Читать «О чем шептал олененок» онлайн - страница 3

— Передними копытцами дерутся.

— Хорошо! — говорю. — Будет тебе завтра каркасик.

Через неделю подвожу к Петькиной тумбочке сына Владимира.

— Подазывай своего драчуна! — мастеру говорю. Покраснел, застыдился, но достает.

— Вот… Тибу мой…

Олененок предстал как природный. На задних копытцах напружинился, вздыбился в боевой позиции. Белый короткий хвостик вот-вот оживет, задрожит… Ноздри раздутые, лихие. Не то чтобы злые или свирепые, а так… ребячьи. Простодушные. На игру склонные. Головка на спину запрокинута, а ушки начеку. На груди бубенчик. Передние копытца до того игровито в подвысь взнесены, что, кажись, стукнет он ими сейчас парнишке в кухлянку, и затеется та развеселая кутерьма, по которой долго тоскуют в школах нулевички ребята, а в тундровых чумах их дружки — авки-оленята.

— Ты посмотри, как он душу живую схватил… подстерег! — восхитился Владимир. — Это же птица на взлете!

— Это Тибу, — Петрушка его поправляет.

— Тибу?.. Тибу.. Как же это на русский переводится? — обернулся Владимир к старшеклассникам.

— Попрошайка, — отвечают.

По словарю проверили, точно — Попрошайка.

— За что же ты такого красавца Попрошайкой назвал? — спрашивает Владимир у Петьки.

Оказывается, есть за что. Чистенький, сытый, красивый… Все его в чуме балуют, лакомят, ласкают. Ну и пристрастился. Перед Петиной мамой храпит, танцует, слюну вожжой пускает: «Дай моему языку сладкий кусочек!» Сестренку Катю бодает: «Добром отдай лакомство!» У Пети по целому часу обнюхивает рукавички: «Не запрятана ли там печенюшка? Не припасен ли там кусочек сахару?» И только к папе не подходит. Подходил, а потом перестал. Папа заложил Попрошайке за нижнюю губу щепотку табаку. Думает, если самому вкусно, то и олененку. Не-е-ет! «Сам соси табак, папа Поронгуй!»

Недели через две засадили Петькиного олененка в фанерный ящик, провазелиненной ватой со всех сторон обложили, и полетел его Попрошайка-Тибу на выставку всяких ребячьих поделок. Мастер рад. Просит меня собачий каркасик ему изготовить. Как вольная минутка — за пластилин. Лепит и тут же песни по ходу сочиняет. Когда собаку выделывал, про куропаточью охоту пел:

Э-эх, возьму я капроновые петельки,

Э-эх, уйду я далеко в тальники.

Э-эх, зимой снежной птице куропатке

Не добыть, не поймать жучка-червячка,

Не достать из-под снега сладкой ягоды,

Только почки тальника она ест…

Час сидит — час будет петь, полтора — и на полтора песен хватит. Тут и как он петельки настораживал, расскажется, и как, чтобы сова куропаток не расклевала, он капкан на вершинке хорея, в снег воткнутого, установит, поведается.

Э-эх, ты хитра, сова, ты мудра, сова,

Э-эх, а Петя Поронгуй хитрей тебя:

Выну из капкана коченелую

И отдам собаке: «Ешь, Дунайко!..»

«Дунайко… Дунайко… Откуда же я знаю эту собачью кличку? — сам себе думаю. Где-то рядышком с памятью из дальней, дальней были наплывает воспоминание и тут же, не доходя до сознания, истаивает: «Дунайко… Дунайко…»

— Это почему же, Петя, у ненецкой собаки русская кличка?

— Дедушка так ее назвал. У дедушки все собаки Дунайки. Он слепой был…