Читать «О чем говорит писатель» онлайн - страница 29

Уильям Сароян

В июле-августе 1967-го я работал напряженнее и написал больше, чем мне случалось когда-либо раньше. Причин на то у меня было несколько: таким образом я выяснял, во-первых, могу ли еще работать с максимальной затратой сил; во-вторых, хочу ли я так работать; я еще я выяснял — а будет ли результат стоить усилий, которые я затрачиваю.

Ответы оказались все положительные.

А потом, в последующие два-три месяца у меня появилось желание работать уже по-иному. Мне захотелось, во-первых, распроститься с кофе и сигаретами — столь существенной принадлежностью моего образа жизни и, что еще важнее, способа работы. И во-вторых, мне захотелось проверить, смогу ли я вообще работать по системе не интенсивной, а облегченной. А не может ли быть и так, подумалось мне, что качество, которого ты достигал в произведениях, создавалось вовсе не напряжением сил в работе, что возникало оно несмотря на напряжение сил?

* * *

Сегодня утром в половине восьмого приходил Фрэнк Такеда и занимался подрезкой деревьев перед двумя моими домами. Середина декабря — самое время поработать острыми садовыми ножницами, облегчить деревья от избытка ветвей, придать им новые очертания, вложить в них новый и даже, может быть, лучший замысел. Сегодня утром, увидев подрезанные деревья, я увидел перед собой произведения скульптуры. Я думаю, что какой-нибудь расторопный парень, жаждущий перещеголять все прочие ухищрения, имевшие место в современном искусстве, мог бы попросту выкорчевать любое голое дерево, подрезать ему сучья, надписать своим именем и выставить как новейший образчик скульптуры — если не серьезное внимание и успех, то уж что-то вроде этого ему обеспечено.

В течение месяца я раздумывал, не купить ли мне пару катрайтовских садовых ножниц (с длинной рукояткой, производятся они в Малаге, в четырех милях к югу от Фресно) и самому взяться за подрезку деревьев, но потом решил предоставить это садовнику. В саду позади домов деревьев еще больше, ими он займется в следующую среду.

Я говорю себе: «Нелепо было заводить два дома, стоящих бок о бок на одной улице. Я мог бы, мне следовало бы жить в собственном особняке где-нибудь за городом, в полном уединении, с постоянною прислугою на все нужды. Ну а это вот? Разве это место для писателя с мировой известностью? Нет, это место для старого чудака».

Но на самом деле я так не думаю, я просто шучу, особенно насчет мировой известности, и на самом деле я вовсе не кажусь себе чудаком. На самом деле я есть вот что: я есть особенный в своем роде человек искусства, артист — блестящий, обаятельный, симпатичный, занятный, у всех вокруг вызывающий восхищение.

Всякий человек уже с ранних лет сам вырабатывает свой образ, и образ этот — настоящий или фальшивый, или сменяясь один другим, — отстаивается во что-то вроде второй натуры, если не в самую натуру. Ты сам творишь и вырабатываешь свой лик, но потом забываешь про его сотворенность, и он становится для тебя естественным, настоящим.