Читать «Новый стратегический союз. Россия и Европа перед вызовами XXI века: возможности «большой сделки»» онлайн - страница 98

Казалось, что наибольшего экстрима сочетание в американской внешней политике силы и свободы достигает после конца холодной войны. Вместе с тем к этому времени во внешнеполитической риторике США появляются новые слова и смыслы:

«Соединенные Штаты нередко называют „новой империей“. Здесь важно не смешивать такие понятия, как „империя“ и „империализм“. Первое подразумевает наличие правительства, которое в состоянии оказывать влияние на международные отношения и брать на себя ответственность. С этой точки зрения, я думаю, США действительно могут рассматривать себя как империю. Но мы не ставим перед собой цели проводить империалистическую политику экспансионизма и эксплуатации».

Переход от республики к империи, пусть даже и основанной на новых принципах, – весьма рискованное занятие. Движение в этом направлении способно провести любой народ по пути, описанному послами Афин в двухтомном труде Фукидида:

«Мы вынуждены были довести нашу власть до теперешнего состояния прежде всего самим стечением обстоятельств, больше всего из страха перед персами, потом из чувства чести, наконец, ради наших интересов».

Провозвестниками перемен стали вице-президент США при Джордже Буше-младшем Ричард Чейни и Пол Вулфовиц, подготовившие в 1992 году документ «Основы национальной военной стратегии», который исходил из того, что Америка не позволит впредь ни одной стране мира подняться до статуса державы. Эти предложения, жестко раскритикованные в самих США, оказались первым свидетельством перехода страны в новое качество, начавшегося после исчезновения второго несистемного игрока – СССР. Они существенно опередили свое время. После избрания президентом США Билла Клинтона приоритет ценностного измерения внешней политики оставался неизменным еще довольно продолжительный период.

Доктрина неоконсерваторов стала, возможно, последним и, как это часто бывает, наиболее уродливым детищем американской несистемности и «ненормальности». Выступавшее в качестве альтернативы консервативным взглядам как реалистов, так и «вильсонианских» либералов творчество таких деятелей, как Роберт Кейган, Ирвинг и Уильям Кристол или Чарльз Краутхаммер, объединяло в себе идеи Америки – проводника свободы и Америки – империи, способной железной рукой направить другие страны по пути, отвечающему американским интересам. Неудивительно, что к моменту своего апогея (2001–2004) неоконсервативная идеология приобрела вид уже совершенной каши из гоббсовских идей о международной анархии, античных подходов к силе и слабости держав и, наконец, вильсонианских призывов к свободе.

«Соединенные Штаты ведут себя как международный шериф, – возможно, никем не уполномоченный, но тем не менее пользующийся широкой поддержкой, – который пытается отстаивать мир и справедливость в не признающем (по мнению американцев) законов мире, где преступников приходится задерживать или уничтожать, порой с помощью оружия».

Неудивительно, что век такой опереточной идеологии в качестве концептуальной основы внешней политики США оказался недолгим. Результатом практических действий, ассоциируемых с влиянием неоконсерваторов, стали усталость элиты от бесконечной иракской кампании и стойкое ощущение, что самые важные процессы в мире проходят где-то в другом месте, если не измерении, тем более что к 2005–2006 годам мир напомнил США о том, что не собирается ждать закрепления «однополярного момента», а, наоборот, ставит перед американской экономикой все более серьезные вызовы. В этой связи видный российский ученый Алексей Арбатов отмечает: