Читать «Новый Мир ( № 11 2007)» онлайн - страница 192

“Скорая помощь” — это такой лирико-трагический фарс. Смех вообще и сдавленный в частности непересказываем, но чтобы все-таки дать представление об одной из разновидностей гуголевского юмора, приведем сколько-нибудь цельный отрывок, предварительно пояснив, что в этом произведении бродячий сюжет “укокошивания старушки” уходит от “достоевского” в фарс убийства непреднамеренного (ассоциация с убийством Раскольниковым Лизаветы неизбежна, но несущественна): молодой фельдшер, неумело делая укол для поддержания работы сердца, это старое сердце останавливает:

Нет, не Гаврилов, именно я

стану тем ангелом белым,

кто повлечет ее душу в края

облаком оцепенелым,

кто повлечет ее душу в края,

в смысле, в иные пределы,

кто, ухватив простыню за края,

перенесет ее тело

с пола опять на кровать,

мясником стоя над тушкой старушки,

кто подбородок подвяжет платком,

сделав ей заячьи ушки...

Вой сирены об абсурде бытия. “Скорая помощь” несет в себе и другие метафоры человеческого космоса. Однако... “Ты больше, чем просят, даешь”: проблема зла в мире, теодицея, одиночество, сострадание — все важно, все хорошо, но содержанием становится и форма — сам механизм черного юмора или гротеска: получаемое удовольствие читателю от себя не скрыть (от такой виньетки, к примеру: “Я б не рискнул тот стакан осушить, / в котором, на что-то надеясь, / эта развалина всю свою жизнь / держит фальшивую челюсть”), и оно, удовольствие, заставляет крепко задуматься о природе смеха и человека. Человек смеется загадочным смехом, даже когда он смеется не “загадочным смехом”.

Разумеется, есть учения о смехе, начавшиеся с Аристотеля (человек — смеющееся животное) и, возможно, “закрытые” трудами Фрейда, Бергсона, Бахтина в числе других прозревателей, но вот поэзия открывает науку смеха каждый раз заново — для смеющегося. Недоумение перед собственным “черным смехом”, всегда живое и острое, стыд за свой смех, самоанализ — все это стимулирует мысль и неотъемлемо от эстетики и этики смеховой поэзии.

Игра с пунктуацией в названии “Полное. Собрание сочинений” окончательно проясняется в последней из четырех частей сборника — “Путем еды”, когда автор натягивает на лирического героя маску обжоры-толстяка, “полного”, выражаясь политкорректно. Только в названии вежлив этот поэт, вступая на скользкую дорожку выяснения отношений с “материально-телесным низом”, скользкую именно что для поэта. Выбираться из этого “низа”, по правилам игры, необходимо, но куда? Слишком очевидно куда, потому и трудно: прямо в круговорот природы, в единство всего живого, а попробуй тут избежать возвышенных банальностей. Уже написано Ходасевичем: “<...> мудрость нам единая дана: / Всему живущему идти путем зерна”. Что ж, Гуголеву дана мудрость идти путем смеха.