Читать «Новый Мир ( № 11 2007)» онлайн - страница 183

Напомню эти “фантастические” обстоятельства, до меня уже, кажется, описанные критиками.

Итак, Россия теперь не федерация, а конфедерация республик и краев (с утерей Дальнего Востока, а Чечню давно “поменяли на долги”); в их числе — Объединенная территория Сибирь. Москва — столица, но словно потусторонняя, с “улыбчивым равнодушием” ее жителей ко всему, что деется за ее пределами. “Страна, которой как бы нет” сохранила внешние признаки независимого государства, но ее территория разделена на зоны “международной коллективной ответственности”. Продавленный из-за рубежа “закон об охране инвестиций” предписывает силам ООН охранять железные дороги, электростанции и другие главные хозяйственные объекты, значимые для западных владельцев, от бунтов местного населения и в особенности от набегов “идейных” исламистов, обосновавшихся, если говорить о сибирских землях, совсем рядом, в распавшемся к этому времени Казахстане. В Тюмени и вокруг — как в горячей точке, находящейся под чрезвычайным управлением генерал-губернатора, — базируются натовские силы “Эсфор” (Siberian Forces), железнодорожную магистраль контролируют их вертолеты с русскими, но подчиненными экипажами, а русские войска, плохо вооруженные и фактически бессильные, заперты на блокпостах, где легко становятся жертвами мусульманских налетчиков, — втайне же помогают партизанам, сражающимся с “духами”, а при случае — с не менее чуждыми “эсфоровцами”. Все — “на краю”, но на самом крайнем краешке — деревенский люд, которому несет беды любая из воюющих сторон. (Тут вспоминается “коренное население” из “ЖД” Дмитрия Быкова, но то, что для Быкова — чистейшее умозрение, для Строгальщикова — ситуация, переживаемая изнутри мира “своих”.)

Такая, выходит, политическая география будущей (?) России.

На то, что отмечено знаком вопроса, ответа я не знаю. Логично (хотя и абсурдно) предположить, что действие “Стыда” совершается не в “2017-м” каком-нибудь, как у Ольги Славниковой, а именно в наши дни1, здесь и сейчас. Самое удивительное, что вторая часть “Стыда”, давшая название сдвоенному роману, написана уже в позднепутинской России, как бы отменившей геополитические страхи “Края” (и, кстати, выплатившей Западу долги), — а между тем и здесь в сюжете сохранена прежняя диспозиция. Что же внушает нам автор? Что под покровом стабильности, укрепившейся государственности и наросшего международного веса все еще незримо притаилась эта пагубная для страны альтернатива? И может быть, когда в медиапространстве “все вдруг оказалось очень хорошо: упорядочивался порядок, прогрессировал прогресс, стабилизировалась стабилизация, возрастало возрастание”, — это и следует считать прозеванным нами признаком того, что “страны почти не стало”? Не думаю, что Строгальщиков так думает, да и сама я еще не вполне готова так думать. Но намеренная хронологическая неприуроченность его версии вызывает тревогу и желание попристальней оглядеться.

Эта нешуточная тревога за страну — как я понимаю, главный побудительный мотив автора, не частый по нынешним временам “идеалистический” мотив. Но еще более редкий случай: этот мотив определяет собой “странную” предпосылку сюжета, но вовсе не вторгается в полнокровную материю прозы, не подминает ее под себя, не обесцвечивает идеологизмом. В “Стыде”, во второй части, есть принципиальный для Строгальщикова-писателя эпизод: Лузгин, работающий над юбилейной книгой о гигантской компании “Сибнефтепром”, пытается взять интервью у вдов ветеранов-нефтяников. “Бабушки вертели головами, крашенными в синее <…>”. Лузгин разговорил их, увлекшись, хоть заранее понимал, что их трогательные байки, их семейные происшествия, памятные лишь им житейские вехи в официальный фолиант не войдут (зато живую книгу Строгальщикова украшают…). “Быть может, жизнь по-настоящему из таких вещей как раз и состоит. А все эти премии, медали, ордена…” — ободряет разболтавшихся старушек Лузгин. “Ну не скажите, — нахмурилась Сейфуллина <…>. — Нашим мужьям ордена доставались не даром”.