чем детство, отрочество, юность,
чем тунеядство, иждивенчество,
безнравственность и бескультурность.
* *
*
Карабкается дождь по мелколесью,
как организм, ослабленный болезнью,
как будто бы такое существо,
которое ни живо, ни мертво.
Дождь, в сущности, есть инопланетянин,
который был не раз опасно ранен.
Волочит лапу, поджимает хвост
посланец бесконечно дальних звезд.
* *
*
Будто бы кипенно-белым бельем
устлана койка моя,
будто бы в доме напротив углем
стену царапаю я.
Стали виденья меня посещать.
Если в лесной полутьме
начал просветы в листве различать,
стало быть, дело к зиме.
Солнечный луч прожигает насквозь
тонкую корочку льда.
Сучья нагие торчат вкривь и вкось,
больше не зная стыда.
* *
*
Наивно думать, что история
подвластна хоть какой-то логике.
Тут из окна профилактория
глядели прежде алкоголики.
В тумане кутались окрестности:
овражки, рытвины с ухабами.
Тут все покоилось в безвестности
у хмурых елей между лапами.
А нынче тяжелогруженые
машины месят грязь колесами,
и дачники умалишенные
знай машут вилами да косами.
* *
*
Мой соотечественник твердости
не проявляет в день получки
и, позабыв про чувство гордости,
целует продавщице ручки.
Я не скажу, о чем он думает,
что смыслом жизни полагает,
но огурец охотно хрумает
и водку пивом запивает.
Из репродуктора разносится
чуть свет музбыка по окрестности.
Не знаю точно, как относится
он к нашей нынешней словесности.
* *
*
Мне представляется значительным
все, вплоть до местоположенья,
в пейзаже маловыразительном —
наличье силы притяженья.
Предпочитая по отдельности
разнообразные детали,
я не утратил чувства цельности,
не усомнился в идеале.
Я ощущаю чувство близости
с сосной, растущей подле дачи,
противящейся всякой низости
упорно, так или иначе.
Рассказы
Солнцев Роман Харисович родился в Прикамье в 1939 году. Окончил физмат Казанского университета. Поэт, прозаик, драматург, главный редактор журнала “День и ночь”. Автор книг, вышедших в Москве и Сибири. Живет в Красноярске.
ТУЛУП
1
Новый год мы с женой встретили на даче, средь сизого после морозов сосняка, на краю трехсотметрового обрыва над рекой — такой нам выпал участок, здесь стоит наш деревянный домик на бетонных стенах гаража. Хорошее место не столь для урожаев (почва — сплошной галечник), сколь для созерцания: даже зимой внизу движется, мерцая, огромное пространство незамерзающей воды (выше нас по реке — ГЭС), по веткам над головами шныряют глазастые белки, днем и ночью великая тишина, а главное — от города недалеко.
Мы думали здесь и ночевать остаться, растопив получше нашу узкую маломощную печку, но, когда в полночь грянули куранты из радиоприемников и телевизоров соседних дач, и в звездное небо взлетели с шипением и треском сотни китайских шутих, и мир озарился неверным светом, мой пес Тихон, мирно лежавший на снегу во дворе, от страха метнулся под крыльцо, а там вдобавок на него с грохотом свалились несколько поленьев березовой поленницы... Заскулив и поджав хвост, обычно смелая лайка белым вихрем взлетела по крутой лестнице на крыльцо и забилась в угол на веранде.
