Читать «Новый Мир ( № 1 2006)» онлайн - страница 3

Случилась; на самой заре и в начале

Уже о несчастьях шла речь и обиде.

И южное солнце ее не смягчало,

И синее море ее не гасило,

И горлинка грустное это начало

Запомнила, крохотна и легкокрыла.

Такая субтильная, нервная птичка,

Кофейно-молочного, светлого цвета,

И длится с Эсхилом ее перекличка,

А мы отошли и забыли про это.

 

*      *

*

От скучных книг придешь в отчаянье —

Плохих стихов, бездарной прозы.

О, запустенье, одичание

И безутешные прогнозы!

Но сад, заглохший и запущенный,

Хотя бы стар и театрален,

А с чтеньем сумеречным, в сущности,

Ты сам размыт и нереален.

Тебя мутит, душа подавлена,

Как будто ты ее обидел,

Глядит угрюмо и затравленно,

Как в ссылку сосланный Овидий.

Как он там, бедный, жил без чтения,

Стучал клюкой в гранитный желоб:

Врача, советчика, забвения,

С подругой-книгой разговора б!

*      *

*

Кот Еврипид, пес Цезарь, попугай

Алкивиад… Обидно Еврипиду.

А Цезарю? Попробуй угадай,

Какую ждать жестокую обиду

Царь обречен, философ, дипломат.

Конь Бонапарт, морская свинка Сафо,

Слон Меттерних, умен и мешковат,

Раскланявшись налево и направо.

Легко ли в цирке радовать детей?

А через обруч прыгать Клеопатре?

Платон устал от суетных затей,

Ведь он медведь! Делить двенадцать на три?

И это рай? Элизиум теней?

Летейский сон? Загробное признанье?

Что слава? — дым. Вот именно, бог с ней!

Рычанье, лай, мяуканье, мычанье.

Россия: общий вагон

Ключарева Наталья Львовна родилась в Перми, окончила филфак Ярославского государственного педагогического университета. Живет и работает в Москве. Финалист премии “Дебют” за 2002 год в номинации “Поэзия”. В “Новом мире” печатается впервые.

1

У Никиты была одна физиологическая странность. Он часто падал в обморок. Такой уж у него был организм. Нет, вы не подумайте, он падал в обморок не как всякие там тургеневские барышни — от вида крови или от нехорошего слова.

Он падал просто так. Иногда — среди разговора, иногда от сильного весеннего ветра или от переходов метро, похожих на космический корабль. Так его восхищала жизнь. И так он переживал за свое отечество. Что иногда организм не справлялся с напряжением. И вырубался. Только так можно было заставить Никиту сделать паузу и перевести дух, который всегда захватывало.

Или вот еще что. Часто у Никиты начинала зверски болеть какая-нибудь несуразная часть тела. Ну, которая ни у кого не болит. Например, пятка. Или запястье. Или вообще указательный палец. Боль тоже вырывала из потока, но мягче, оставляя картинку за мутным стеклом. А внутри появлялась тогда тишина. В глубине которой тикали кузнечики и цикады говорили свое веское слово. Никита слушал цикад и смотрел, улыбаясь, на мир. Как бы издалека. Как бы из другой формы жизни. А поезд тихо шел на Тощиху…

Никита пришел в себя. И тут же вышел обратно.

На Никиту мутными глазами общего вагона взирала его страна. Затылок собирал вшей в чьем-то бушлате, ноги тянулись в узкий проход сквозь челночные сумки, солдатские сапоги и миграции потных детей. Страна то и дело норовила облить Никиту кипятком, кренясь и хватаясь за поручни, накормить воблой и домашними пирожками, измазать растаявшей конфетой, напоить водкой, оставить в дураках на засаленных картах, где вместо дам — голые девки.