Читать «Новые идеи в философии. Сборник номер 4» онлайн - страница 12

В подобном же отношении находится психология к этике и философии права. Обе предполагают в известной мере знание душевной жизни с ее законами, и предмет, с которым обе науки имеют дело, существует только в собственном нашем внутреннем мире. Это тысячи чувств, настроений, склонностей, пожеланий, влечений, волевых движений, которые могут быть только пережиты. Кто в себе не испытывал, как чувства «волнуют душу», как подавляют нас влечения, тот ничего не знает об этом. Но если, несмотря на признанную субъективность и индивидуальное различие реакции чувствования, одновременно удерживается взгляд, что способы чувствования одного человека вполне понятны, естественны, чувствования же другого непонятны, неестественны, отвратительны, то этим самым уже предполагается, все равно, высказано ли это открыто или нет, что с природой человека связан известный способ чувствования. Но что же другое может обозначать «природа человека», если не общую родовую сущность? Если и считается возможным, чтобы один и тот же внешний повод, например, вид скалы, в одном человеке вызывал чувство сантиментальной влюбленности, а в другом живое чувство патриотического воодушевления, то все же индивидуальным различиям, как велики бы они ни были, предоставляется простор только внутри известных основных черт, принадлежащих общей сущности. Закономерность реакции чувствования, которая тут предполагается, может вытекать только из этой общей сущности. Если суждения оценки претендуют на объективное значение, то это значение может основываться только на общей сущности. От значения и положения подлинного родового начала, которое я пытался представить выше и в другом месте, зависит то, что все представляющееся или инстинктивно чувствующееся, как ему принадлежащее или из него вытекающее, не может быть утеряно или упущено ив виду; между тем каждое более специальное или индивидуальное определение только возможно для этого родового начала, одно определение в такой же мере, как и другое. Родовое начало нуждается только в одном из них, чтобы существовать как воспринимаемое; но для этого годится всякое определение; необходимость, которую кто-нибудь захотел бы приписать и всем этим определениям, имеет другой характер. Она могла бы казаться вытекающею только из умозрения по поводу мирового плана. Но такое умозрение здесь неуместно и вообще не мое дело. В логическом отношении родовое начало есть абсолютное условие существования и мыслимости определения, каждое же отдельное определение безразлично для родового начала. Отсюда вытекает следующее: если – возможность этого явления еще должна быть объяснена – в индивидууме проявляется нечто такое, что противоречит родовой сущности, и если этот резкий диссонанс, это непримиримое противоречие, это, так сказать, отпадение от самого себя невыносимо, так что его необходимо устранить, то это возможно только путем устранения противоречивого определения. Родовое ведь не поддается удалению без одновременного устранения определения; это последнее таким образом и есть то, чего не должно быть, если не должно быть противоречия. Возможность возникновения такого противоречия создается из условий развития индивидуального сознания во времени и пространстве. Здесь не место для разъяснения этих условий. «Основы Этики» («Grundzüge der Ethik») усердно потрудились над этим вопросом; согласно этому моему сочинению в мыслимой неустранимости родовой сущности и в устранимости противоречащих ей индивидуальных черт заключается характер обязанности и закона.