Читать «Новые идеи в философии. Сборник номер 3» онлайн - страница 43

Равным образом и Гейманс, не проводя между актом и содержанием принципиального различия, приходит к мысли изложить силлогистические формы умозаключения, как эмпирические законы мышления. При этом он по существу дела оказывается лишенным возможности дать место понятно ошибочных умозаключений и объяснить исключение из числа силлогистических форм целого ряда умозаключений. Ибо психологически всякое умозаключение регулируется с одинаковой необходимостью законами мышления; и только логическая точка зрения, обращающаяся к содержанию умозаключений, может дать действительный критерий для различения истинного и ложного, значимого и незначимого.

Тем же самым вызвано к жизни учете Зигварта о двух сторонах закона противоречия, – о том, что этот закон в одно и то же время является и естественным и нормативным законом. В действительности, это – два совершенно чуждых друг другу закона, из которых один эмпиричен и есть обобщение от психических фактов, а другой представляет собою идеальный принцип, безвременный и априорный. Стремление Зигварта различать их только в зависимости от того, предполагает ли закон противоречия эмпирическое или идеальное сознание, совершенно затемняет первичную природу значимости закона противоречия, независящую ни от какого сознания. Только как правило конкретного мышления, т. е. в своем нормативном употреблении, находится закон противоречия в отношении с сознанием. Но это ведь его производное значение, предполагающее его чисто логический смысл.

Нужно строго различать сами логические законы и их нормативное употребление. Это последнее имеет связь с психически-обоснованными правилами мышления; сами же законы непосредственно от этого свободны. «Расплывчатое выражение «нормативные законы мышления», которым обозначают также и их, содействует обычно тому, что их смешивают воедино с психологически-обоснованными правилами мышления». Этим объясняется и неудача борьбы нормативистов (например, Зигварта) с психологистами; ибо, сохраняя за логическими законами нормативистический характер, они этим непроизвольно сообщают лежащим в основе нормативности чисто-идеальным теоретическим связям привкус психологичности. Естественному закону противостоит, в действительности, не нормативный закон, а идеальный закон; чисто-психическому акту познания противостоит не мысленный акт, согласующейся с нормами, а содержание акта, обладающее чисто-логическим обоснованием.

Из того же источника проистекают попытки формального или трансцендентального идеализма свести логические законы на «первичные формы» «или «функции рассудка, на «сознание вообще», как родовой разум» и т. п. Ибо, при этом, логическому предпосылается в виде некоторого условия – хотя и в весьма утонченной и неясной форме – человек или человечество, т. е. нечто фактическое и случайное. «Отнесете к «нашей» психической организации или к «сознанию вообще»… определяет собою не чистую и подлинную, а грубо извращенную априорность». «Трансцендентальная психология есть, ведь, тоже психология». И она приносит с собою тот же самый психический момент, который убивает существо логического. Чистая логика (а с нею вместе и логика вообще) может утвердиться лишь при самом строгом и до конца идущем различении между «субъективно-антропологическим единством познания и объективно-идеальным единством познавательного содержания».