Читать «Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 1» онлайн - страница 91

Николай Михайлович Любимов

Еще не успел прошуметь занавес, как тетя Саша прошептала восхищенным шепотом мне и маме: «Горка великолепен!»

Богданова долго тянуло к отрицательному типажу, и он зло и остро играл Городничего, Живулю, Коршунова, Юсова, смешно – Варлаама из «Сцены в корчме», Аркашку Счастливцева, Абрамчика из «Квадратуры круга». Но где-то глубоко в нем прятался лирический ключ, и когда он наконец пробился, то оказалось, что сущность его дарования составляет лирический комизм. Лучшие его роли – Онуфрий в «Днях нашей жизни», «Дурак» в одноименной пьесе Фульда, Слетов в «Волчьей тропе» Афиногенова, Волгин в афиногеновском «Чудаке».

Софья Иосифовна играла преимущественно бытовые роли, обнаруживая цепкую наблюдательность и чувство юмора. В ее репертуаре числились Домна Пантелеевна, Гурмыжская, Городничиха, Пелагея Егоровна в «Бедности не порок», Василиса Волохова в «Царе Федоре Иоанновиче», Кукушкина в «Доходном месте», Атуева в «Свадьбе Кречинского». Лучшая ее роль – старая ведьма Евдокия Антоновна в «Днях нашей жизни». Ах, как она была страшна!.. Особенно в третьем действии, когда, уговаривая родную дочь продаться фон Ранкену, она на нее кричала:

– Потаскушка! Дрянь!.. Кто тебя такую купит? Таких, как ты, на бульваре сотни шатаются.

Но, пожалуй, еще более отталкивающей, еще более страшной была Евдокия Антоновна – Меньшова, когда она в начале того же действия по-разному напевала «Очи черные…» («Очи черные» – это ее счастливая находка: в пьесе сказано, что Евдокия Антоновна напевает «какой-то романс по-французски»): то зловеще, с воинственным видом расхаживая по комнате и грозя Оль-Оль, то игриво и кокетливо, желая ее смягчить; или когда она, пропустив коньячку, благодушно сюсюкала: «Дайте мне сиколядотьку, я так хочу сиколядотьку!». «Какое очаровательное бебе!» – говорил ей в тон Онуфрий-Богданов.

Вспоминая эти сцены из «Дней нашей жизни» в постановке и с участием Софьи Иосифовны, я повторяю слова моей матери: «Прямо как в Художественном!»

Никого из моих учителей не осталось в живых… Ну что ж!

Меня в загробном мире знают,Там много близких, там я свой.

(Случевский)

Москва, сентябрь 1970 – март 1978

В саду

Блести, звезда моя, из дали!В пути года, как версты, стали:По ним, как некий пилигрим.Бреду перед собой самим…

Андрей Белый

– Как тебя зовут?

– Птяптя.

– Да нет же, тебя «Коля» зовут! Скажи: «Коля».

– Нет, Птяптя!

Я прекрасно знаю, что я – Коля, а не Птяптя, как я называл себя, выучившись сперва говорить «мама» и «папа»; и не такой уж теперь великий для меня труд – выговаривать настоящее свое имя, но мне так больше нравится.

Я не помню, как я научился ходить, говорить. Взрослые мне потом рассказывали, что я долго отделывался междометиями и односложными словами своего собственного изобретения, а потом, словно наверстывая упущенное, заговорил на языке общепринятом и легко перескакивал через препятствия.