Читать «Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 1» онлайн - страница 150

Николай Михайлович Любимов

Ясно? Такова, дескать, наша партия в своем большинстве. “Жизнь ее переломилась”. Она перерождается. Партийное большинство… это политэскимосы. Мы, дескать, ссылаемся на Ленина, говорим ленинские слова, но, как эскимосы, не понимаем смысла тех слов, какие мы произносим. А если спросить наших партруководителей, как они представляют себе то, о чем они говорят, то… (многоточие в тексте. – H. Л) “певцы дают явно несообразные ответы”».

Что бы сказал умница Радек, послушай он речи Брежнева, Косыгина, Шелеста, Подгорного, Суслова!

Надо отдать справедливость оппозиционерам: грубостей они себе почти не позволяли. Заместитель председателя ВСНХ Смилга, выступая 22 октября 1927 года на заседании объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б), сказал Калинину: «Тов. Калинин, ваше “верие” в строительство социализма – это же притча во языцех всей партии. Вы, идеолог капиталистического развития деревни, смеете мне бросать упрек в неверии в социализм». Евдокимов, задетый за живое одним из выкриков, огрызнулся: «Врешь нахальным образом».

Более резкого выпада оппозиции я не припоминаю.

Надо отдать еще одну справедливость троцкистам. Россию они знали не намного лучше, чем Индокитай. Теоретически, конечно, были ближе к истине Бухарин, Рыков, Томский, Угланов, Рютин, Слепков и делавший тогда вид, что он всецело на их стороне, будущий «дорогой, любимый Иосиф Виссарионович». Зато «дорогого, любимого» троцкисты раскусили прежде всех и прежде всех уразумели, какими бедствиями чреват установленный им партийный режим. В 27-м году на заседании исполкома Коминтерна Троцкий заявил: «…опаснейшей из всех опасностей является партийный режим». Троцкисты уже тогда называли Сталина «диктатором» и «лидером фашистов», что́ явствует из речи Рыкова на X съезде Коммунистической партии Украины 20 ноября 1927 года. Зиновьев закончил речь обращением к Сталину и к тем, кто тогда за него распинался: «Если сказать в двух словах, то весь “текущий момент” нашей внутрипартийной борьбы сводится к следующему: вам придется либо дать нам говорить в партии, либо арестовать нас всех. Другого выбора нет». Мы теперь можем оценить точность зиновьевской формулировки. Весь дальнейший ход истории ВКП(б) показал, насколько был дальновиден Зиновьев. Мы теперь знаем, что выбрал Сталин. И теперь, когда я для проверки памяти пробегаю газетные листы, хранящие то, что давным-давно поразило меня и запомнилось в общих чертах, и пытаюсь охватить взглядом то, что тогда прошло мимо меня, становится ясно, что вся эта грызня была на руку Сталину. Правда, Троцкий привел на пленуме убийственную характеристику, которую Ленин дал Сталину, и эта характеристика многим запомнилась. Правда, Зиновьев впервые во всеуслышание заговорил о завещании Ленина и выразил удивление: «Почему… завещание Ленина стало нелегальным документом?.. Я видел несколько протоколов обысков ГПУ у коммунистов. Среди собранных “улик почти всегда фигурирует завещание Ленина”». Эти слова Зиновьева возбудили любопытство к завещанию не только членов партии, но и «широких трудящихся масс». Зато из дискуссии, как ее воспроизводила «Правда», явственно, что оппозиция проваливается, что большинство против нее, что «фракционеров» даже слушать не хотят. Зиновьев в той же речи жаловался: «Когда десяток человек, под гнетом аппарата, снимают свои подписи под заявлением 83-х, вы печатаете это недели и кричите: распад! А когда мы послали вам на днях еще (слово “еще” напечатано в газете жирным шрифтом. – Н.Л.) 1000 подписей к заявлению 83-х, вы замалчиваете это». Заявление 83-х троцкистов так и не напечатали, а о том, как освистывали оппозиционеров на пленумах, конференциях и собраний, писалось часто и подробно. Речь Зиновьева на пленуме ЦК и ЦКК в октябре 27-го года – это вопль отчаяния: «Горячая борьба платформ перед съездами у нас бывала и раньше, при Ильиче. Но исключение сотен лучших коренных рабочих-большевиков, исключение таких работников в партии, как Преображенский» Шаров, Серебряков, Саркис, Вуйович, Мрачковский… Было ли что-нибудь подобное у нас когда бы то ни было, тем более перед съездом? Я уже не говорю об обысках и арестах, о которых все больше узнает вся партия и весь рабочий класс…» «Васька» преспокойно слушал эти жалобы и пени и продолжал есть троцкистов. И не только есть, но еще и стравливать их с теми, кому он впоследствии приклеит ярлычки: «правые уклонисты», «правые оппортунисты», – с теми, кто был ему нужен до поры до времени, только для разгрома «левых».