Читать «Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 1» онлайн - страница 100

Мне запомнились фарфоровые статуэтки чаек на отмелях Псковского и Чудского озер.

И только почему-то во Пскове я долго провожал взглядом бегущие автобусы, на которые низвергались зеленые ливни теней от листвы деревьев, растущих на тротуарах.

Я глядел на предутренний перламутр Азовского моря.

Но куда бы ни заносила меня судьба: на озеро Рида или на речку Протву, в Петербург или в Боровск, на Волынь или в Казань, в Вильнюс или в Закарпатье, в Чебоксары или в Чернигов, в Минск или в Царское Село, в Мцхету или в Полтаву, в Таллинн или в Суздаль, в Углич или в Юрьев-Польской, в Ригу или в Батуми, в Переславль-Залесский или в Сухуми, в Ораниенбаум или в Тарусу, в Хосту или в Диканьку, в Павловск или в Афон, в Ярославль или в Тбилиси, в Ростов Великий или в Ереван, в Новгород или в Бахчисарай, – мой сад цветет в моей душе всем своим многолепестьем, шумит всею своею листвой.

…Меня полнило счастьем каждое новое знакомство с искусством слова.

Лишь самое-самое первое прикосновение моего слуха к поэзии вызвало у меня недоумение.

Няня, убаюкивая меня, пела всегда одно и то же, и из этого одного и того же я улавливал всего две строки:

Под вечер, осенью ненастной…

И:

Ты спишь, дитя, мое мученье…

Мне было непонятно, почему называет меня своим «мученьем». Ведь я же так люблю ее и почти всегда слушаюсь… И почему она утверждает, что я сплю, хотя мне не спится?..

Одна из первых моих собственных книг – басни Крылова с картинками. Понравились они мне тем, что животные говорят в них, как люди, что их приключения так уморительно забавны. Я еще не умел разбираться во впечатлениях, но, конечно, уже тогда чувствовал выразительную энергию могучего крыловского языка, чувствовал, с какой естественной живостью разговаривают «дедушкины» герои. А «дедушки ны» поучения оказались не привесками пресной и ни для кого не обязательной «морали», а незыблемыми камнями, легшими в основание свода нравственных законов, которым я с большим или меньшим успехом старался следовать после, – незыблемыми именно вследствие непринужденности простодушно-лукавого тона, каким эти поучения высказаны, благодаря опять-таки живописной и живоносной народности крыловского языка.

От басен Крылова меня подвели к афанасьевским сказкам в обработке для детей. С каким увлечением я погружался потом в мир Андерсена и братьев Гримм! И все же их герои не заменили мне Михайлу Иваныча, Левона Иваныча, Лису Патрикеевну, братца Иванушку и сестрицу Аленушку, Верлиоку и Бабу-Ягу. Меня пленяла всякая сказка, но особенно та, что выросла из окружавших меня лесов, оврагов, озер и болот.

Первая моя встреча с поэзией Пушкина: тетки спели мне «Буря мглою небо кроет…» и сказали, что это стихотворение написал великий русский поэт Пушкин. (Что он написал и приводивший меня в недоумение романс «Под вечер…», которым няня пользовалась как байкой, – об этом я узнал, когда, подобно гоголевскому Петрушке, принялся читать все подряд, кроме писем, в его однотомнике и, подобно тому же самому герою, получал странное наслаждение от того, что было уже совершенно недоступно моему недозрелому уму – плоду совсем еще недолгой науки: от исторической, публицистической и критической прозы Пушкина.) До «Зимнего вечера» поэзия будила во мне более или менее сильные впечатления. Восторг, от которого по спине струйкой бежит холодок, в первый раз вызвал во мне «Зимний вечер».