Читать «Несколько моих жизней: Воспоминания. Записные книжки. Переписка. Следственные дела» онлайн - страница 3

Читатели все-таки есть, несмотря на засилье кича. «Духовный голод», о котором писал Н. Бердяев («Судьба России», «Ростов-на-Дону», 1997, с. 28), еще не подавлен агрессивными суррогатами культуры. Студенты МГУ, школьники Череповца, инженер из Омска, учитель из Сургута, итальянский профессор, преподаватель Сорбонны – в их словах и письмах есть понимание творчества Шаламова и глубокое уважение к его личности и судьбе.

Я вижу с отрадой, что совсем молодые люди даже более восприимчивы к подтексту прозы Шаламова, может быть, это объясняется свободой мышления, незашоренностью, знанием Ветхого и Нового Заветов, интересом к учениям философов древних и новых. Или просто поисками смысла жизни, чуткостью молодого сердца…

Недаром самому любимому своему прижизненному сборнику стихов «Дорога и судьба» (1967) Шаламов хотел дать эпиграф из «Тристана и Изольды»:

Разве дело в звуках моего голоса?

Звук моего сердца – вот что ты должна

Была услышать.

Книга писем читается как повесть о героически достигнутом автором в нравственном и литературном плане, о крушениях в личной жизни – в любви и дружбе, о горьком предвидении будущего человечества и радостях жизни – привязанность женщины, кошки. Природа входит живым существом в мир людей. Клен перед окном, букет пионов…

Но даже малые радости непрочны – погибает кошка, спиливают клен, уходит любимая женщина.

Но не разрушает это его, живущего для высших ценностей, для поэзии, разговора с Богом, для познания души человеческой, для утверждения памяти – очищающего, божественного дара.

Письма расположены по корреспондентам, а затем – по хронологии.

Эпистолярное наследие В.Т. Шаламова охватывает 1952–1979 годы, что связано с известными обстоятельствами его биографии. Может быть, вынужденное писание «в стол» прозы, а часто и стихов, неутоленное желание высказаться перед живым и близким читателем сделало письма Шаламова, казалось бы, избыточно щедрыми – в них устремлялись те слова, чувства, мысли, которые иначе он не мог высказать и закрепить.

Письма В. Шаламова блистательны. Чтобы в этом убедиться, достаточно прочесть его письма Б. Пастернаку, А. Солженицыну, Н. Мандельштам, Ф. Вигдоровой, Ю. Шрейдеру, И. Сиротинской, А. Кременскому и др. Он искренен и открыт в переписке – для него это возможность высказаться, столь им ценимая. Тот «звуковой поток, выталкивавший на «решетку мысли», который постоянно бушевал в его мозгу и, когда находил слушателя или читателя, радостно устремлялся в форму письма, часто письма-эссе, в форму эмоционального, захватывающего рассказа.

Основной поток приходился на долю обсуждения работы художника, роли искусства в жизни, не получая отклика на непечатаемые рассказы и стихи, он вьшивался в письменные и устные беседы, увы, не всегда находившие адекватный ответ у корреспондентов, живших активной творческой и повседневной жизнью.

Письмо, пожалуй, как никакой другой документ, открывает читателю личность автора: глубокая эмоциональность, стремящаяся не только к самораскрытию, но к «редчайшему», как говорит и сам Шаламов, стремлению вывернуть душу до дна. Удивительно ли, что, обладая такой особенностью, переписка драматична, порой как пьеса: