Читать «Невидимая сторона. Стихи» онлайн - страница 32
Владимир Львович Файнберг
2
Но что сидеть,
как критик на премьере?
Я гость.
И к телескопу приглашен.
Устраиваюсь у балконной двери.
И отплывает от меня балкон.
И наплывают в глаз
созвездий грозди,
бровь леденит
холодный объектив,
уходит взгляд
в космические гости…
Но вдруг
как бы задел его мотив.
И неумело,
дрогнувшей рукою
трубу слегка повел я
вбок и вниз.
И в окуляр вошло,
закрыв собою
все звезды неба,
весь ночной Тифлис,
видение…
Должно быть в кухне,
вымывши посуду,
она сидела,
опершись о стол.
А впрочем,
я придумывать не буду —
быт в объектив
и краем не вошел.
Ее лица
ни старость, ни усталость
не тронули еще,
но, как во сне,
вся музыка его
рождала жалость
и чувство виноватости во мне.
За то, что в давке
ездит на работу,
за очередь
к прилавкам и у класс.
Все это было в нем.
И было что-то,
чего еще
не постигал мой глаз.
Лишь смутно музыка
о чем-то пела,
как будто бы звала
в далекий путь…
И тут меня толкнули —
Эй, в чем дело?
А ну, подвинься,
дай и нам взглянуть!
Глаза Михо, Зураба и Рамаза
приникли к телескопу.
А потом
мы молча
стылое доели мясо,
запив его
согревшимся вином.
ПУТЬ НА ПЕРЕВАЛ
Пыльный «газик» по пыльной дороге
мчал к предгорьям.
На склоне дня
Копетдага синели отроги
и распахивались, маня.
Удлинялись закатные тени,
вырастал,
нависая,
хребет,
над которым в оцепененье
дотлевал еще
солнечный свет.
В этом свете
два грифа парили,
карауля свой ужин простой —
тот, что можно добыть без усилий,
лишь бы падалью пахло земной.
Мчался «газик».
Сужалась долина,
превращалась в ущелье она,
где единственный дом возле тына
обозначился светом окна.
А потом показалась терраска,
а за ней в темноте —
и костер.
В дымном свете его, словно в сказке,
кто-то к «газику» руку простер.
Из ночного и теплого мира
пред машиной возник человек.
Протянул он
из печи тандыра
с пылу — с жару горячий чурек.
Незнакомым проезжим в дорогу
хлеб вручив, он исчез без следа.
И помчали мы вверх, словно к богу.
Скрылись грифы.
Сияла звезда.
АБУСАИД ТУРСУНОВ
Безвестный ветеран
в безвестном кишлаке,
работал он кассиром в бане.
А мимо проезжали налегке
то на подводе, то на ишаке
со всех окрестностей дехкане.
И в путь обратный
с хрупким грузом
вновь
они тянулись и тянулись мимо.
И супил ветеран седую бровь,
осознавая тайную любовь,
что, кажется, прошла необратимо.
Он ревновал людей
к посуде той,
что за оконцем кассы проплывала, —
продукции гончарной мастерской,
где наскоро лепили день-деньской
из глины все изделия для «вала».