Читать «Наша борьба. 1968 год: оглядываясь с недоумением» онлайн - страница 37

Составные части теории ССНС поблескивали то одной, то другой гранью – в зависимости от направления светового луча и от времени суток. В единое целое их собрали монтажники постарше, по большей части родившиеся во время войны. В дело пошла всякая всячина, которую удалось натащить из разных углов библиотеки. Они приладили друг к другу сочинения Карла Маркса, ленинское учение об империализме, волюнтаристские манифесты тогдашних антиколониальных движений и труды Франкфуртской школы, представленной Максом Хоркхаймером, Гербертом Маркузе и Теодором В. Адорно, с их критикой «ложного сознания».

Сварганив эту идейную композицию и придав ей определенную – адаптированную к немецкой специфике – связность, изобретатели покрыли свою работу толстым слоем защитного лака. Слой этот защищал от внешних влияний – точнее, от эмпиризма, который конструкторы из ССНС привыкли презрительно называть «плоским». Это объясняет, почему наведенный лоск продержался так долго. Подобную «крайнюю враждебность по отношению к фактам и бесплодный методологизм» Рихард Левенталь причислял к «удручающим аспектам радикализации идейных воззрений». В теоретизирующем чванстве новых левых он видел пристрастие к «нескончаемым спорам без вдумчивого изучения предмета», сумасбродную попытку приобрести способность «к самостоятельному мышлению без основательных знаний».

Как насмешливо писал Никлас Луман, новые радикалы в своем учении смешали «полпорции Маркса с целой порцией Франкфуртской школы (да еще и с прибавкой психодрамы)». Правда, Хоркхаймер и Адорно держались от поколения-68 на расстоянии, но это не умаляло влияния их ранних сочинений. А оставшийся в США Герберт Маркузе стал для движения 1968 года идейным глашатаем. Его доходчиво изложенное учение отводило студентам ведущую роль в обществе, суля к тому же всевозможные веселые развлечения. Согласно анализу Маркузе, на революционный потенциал промышленного пролетариата развитых стран рассчитывать теперь не приходилось, – ведь дочь рабочего может делать себе такой же макияж, что и дочь эксплуататора, а сам рабочий в принципе может ездить на такой же машине, как его начальник. Все жители этих стран одурманены «репрессивной толерантностью», одурачены «сублимированным насилием» повседневного манипулирования, уведены в сторону от своих «настоящих потребностей» позолоченными путеводными нитями «индустрии сознания».

По мнению Маркузе, эту проблему едва ли сознает средний образованный человек, – ее понимание доступно только высоколобым интеллектуалам из развитых стран. Они способны прорваться сквозь сети утешительных «маскирующих взаимосвязей», сквозь «ложное сознание». Студентам в построениях Маркузе при этом отводится – не лестно ли? – ведущая роль в рядах «революционной интеллигенции», поскольку они еще не интегрированы в общество через профессию и не испорчены потреблением. С помощью целенаправленных провокаций они должны заставить «господствующую систему» с ее человекоподобными «характерными масками» перейти от «сублимированного» насилия к насилию «открытому». Тогда задобренные и одурманенные массы постепенно осознают внутренне «репрессивную» сущность капиталистического государства и примкнут к студенческому сопротивлению.