Читать «Наш человек в гестапо. Кто вы, господин Штирлиц? (д-)» онлайн - страница 194

Эрвин Ставинский

В сознании это не укладывалось. Ему, неоднократно рисковавшему жизнью при выполнении заданий самого вождя, отказывают в политическом доверии! Несколько дней он не мог прийти в себя, замкнулся, ни с кем не разговаривал. Потом сел и написал личное письмо Берии, в которое указал наиболее важные вехи своей жизни, по пунктам отвел все обвинения против себя и попросил пересмотреть решение об его увольнении. «Я считал, что шел на полезное для партии дело, — писал он. — И потому ни минуты не колебался подвергнуть себя риску, поплатиться за это каторгой или виселицей. А, что в случае провала было бы именно так, у меня есть все основания думать, так как хотя я вероятно и продавался разоблаченными ныне врагами народа, сам, однако, не продавался, и у меня не было намерений, ни желаний, ни причин для этого».

Отправив письмо, он стал ждать. Наверное, это были самые тяжелые дни в его жизни. Сейчас в его памяти они встают одной черной полосой. Неопределенность положения, неизвестность, беспокойство за будущее свое и родственников, не давали покоя ни днем, ни ночью. Наконец, в декабре, ему позвонил все тот же кадровик, пригласил на Лубянку и ничего толком не объяснив, объявил, что вновь зачислен в кадры. Утряслись дела и у других опальных чекистов.

Кажется, в середине июня, после обеда, поднявшись к себе на четвертый этаж. Коротков узнал от дежурного, что его разыскивает заместитель начальника отдела Судоплатов. Александр набрал номер его телефона:

— Павел Анатольевич! Коротков. Вы меня спрашивали?

— Да, зайдите минут через пятнадцать.

Ровно через пятнадцать минут Коротков открыл дверь хорошо знакового ему кабинета. Павел Судоплатов, среднего роста, широкоплечий, красивый мужчина, в возрасте чуть больше тридцати, имел уже за плечами большой опыт оперативной работы, в том числе, в подполье за границей. С подчиненными он держался сдержанно и официально. Стремительные перемены в его положении, когда из жертвы, исключенной из партии за связь с врагами народа и уже готовой к закланию, он в течение суток превратился в фигуру первой величины в отделе, выполняющей личные указания наркома внутренних дел Берия, вызывали тайные пересуды, особенно у тех, кто ретиво нападал на него во время чистки.

— Садитесь! — предложил Судоплатов. — Прочтите это письмо. Написал его наш агент Брайтенбах, с которым в свое время работал Зарубин. Связь с ним была прервана.

Судоплатов протянул Александру два листа бумаги, исписанных мелким почерком на немецком языке. Отдельно уже был сделан перевод на русский язык. Коротков взял подлинники стал читать.

«Многоуважаемый господин!

После длительного и напрасного ожидания я, подумав и взвесив все обстоятельства и не найдя других возможностей, решился сам написать вам письмо с просьбой вновь восстановить нашу совместную работу и связь, которая существовала между нами около десяти лет.

Я знаю, что за это время сменилось много начальства и что вы сами непосредственно не занимались такого рода вопросами, тем не менее, я прошу вас учитывать, что моя работа всегда очень высоко ценилась в Центре и очень часто особые уполномоченные, посылаемые ко мне из центра, высказывали мне это, а также и то, что на мою работу возлагались большие надежды, не оставить мою просьбу без внимания.