Читать «Нагрудный знак «OST» (сборник)» онлайн - страница 91
Виталий Николаевич Сёмин
– Деньги есть? Чего сюда пришел?
Но я уже знал, как с такими обращаться. Я ему сказал:
– Заткнись!
Он был в два раза сильнее меня, и я с некоторым удивлением и облегчением увидел, как он сморгнул и отвел глаза. Длинный нос его дрогнул. Он был так же не злопамятен, как и не жаден. Обиды в нем не задерживались – вильнет своим странно гибким носом, сморгнет, и всё. Этим он мне был даже симпатичен, но этим же и неприятен. Словно ничто к нему не прививалось, не прилипало, ничто в нем не задерживалось, никакая другая жизнь не нужна. Все сжигалось в бессмысленной, бесцельной страсти к игре. Вот так бы стоять «на шухере», ловить «бычки», заглядывать в чужие карты. Раза два я его видел играющим и в выигрыше. В лагере Москвич вызывал удивление, раздражение и какую-то странную жалость. Страшновато было смотреть на постоянно голую, едва прикрытую рваной спецовкой грудь, на семенящую пробежку по холоду, на то, как он во время пересчета на дворе по-извозчичьи охватывал себя руками накрест, и дрожал, и приплясывал. Из-за чего человек страдает? Как животное, он не заболевал, не простужался, и тело его сквозь дыры в одежде светило все тем же здоровым белым светом. У него уже появились болельщики. Я слышал, как ему говорили:
– Выиграй и остановись, – и удивлялись: – Не можешь?
Володя смеялся.
– Москвич, правда не можешь?
Москвич смаргивал, дергал по-своему носом и говорил что-то вроде:
– Ну, я побежал!
Андрий говорил о нем:
– Нелюдь!
Москвич услышал и прокричал ему:
– Андрий, ты неправ! Я игрок.
Андрий стоял на своем:
– Нелюдь!
– Ты, Андрий, деревня, – сказал Москвич.
– Иди, иди, – сказал Андрий.
Володя говорил:
– Ты хоть карточку, Москвич, не проигрывай. Страшно на тебя смотреть.
Свою проигранную пайку Москвич получал сам и с несъеденным довеском, если он выпадал, относил Соколику. Смаргивая и дергая носом, с минуту увивался вокруг Соколика, но тот ни разу даже довесок ему не вернул.
Но все-таки я не мог принять сельскую непримиримость Андрия. В этом месте, где так трудно было расстаться с крошкой хлеба, с сигаретой, Москвич своей непривязанностью к вещам мог посрамить кого угодно. Только это не замечалось, не учитывалось. Оставляя докурить любому, сам Москвич часто натыкался на отказ. И часто отказывал тот, кто не стеснялся пользоваться безалаберной добротой Москвича: