Читать «На пределе!» онлайн - страница 32

И пришло время, когда на выгрузку кирпича из гофманки встали женщины. И первой заняла место умершего мужа сорокалетняя крепкокостная женщина — Елена Данкина. Второй была Нина Тимофеева. Данкина тогда сказала, оглядев оценивающим взглядом миловидную Нину:

— Невеста из тебя хороша, слов нет, а для каталя ты, девка, жидковата, не заматерела ты для такой лошадиной работы. Тебе бы поберечься. Смотри, девка, замуж не возьмут мужики, когда с войны вернутся.

На эти слова в ответ комсомолка Тимофеева только беззаботно скалила жемчужные зубки. И хотя грузила поменьше на тачку, но за счет скорости хода успевала за смену вывезти кирпича не меньше Данкиной.

А Данкина была ох, как права! Поберечь бы всех этих женщин и девчат, молодых солдатских вдов, оберечь от многопудовых тачек, от ежедневных десятков тонн сырого и обожженного кирпича, от этих, не желающих катиться по рельсам вагонеток, от этих мрачных и сырых подземелий — глиняных карьеров, от копки вязкой как резина почвы, не поддающейся острию лопаты…

Мои колонисты грузили совковыми лопатами щебень и золу в кузовную вагонетку, чтобы потом отвезти мусор на свалку. Двое мужчин сидели, курили цигарки. Увидев меня, торопливо затушили «бычки», спрятали в карманы (потом докурим), стали бросать щебенку и половняк в кузов вагонетки.

— Вот, пятую уже… — указывая на вагонетку, пояснил Лютиков, принимая на себя роль старшего. — Две камеры уже очистили. Можно садить кирпич. Пылища! Как только тут девки робят!

— Поставлены, вот и роблят, — угрюмо сказал один из колонистов.

Я гляжу на мужиков, все они не стары, просто изголодавшиеся, ослабевшие физически и морально. Но мужики все же. И ведь в таком качестве, как сегодня, покрепче Нины Тимофеевой, чьей-то невесты… Я говорю:

— Лютиков, как ты думаешь: возить на тачке — девичье ли, женское дело?

— Что тут говорить! — махнул рукой Лютиков. — Знамо дело — не ихнее.

— Ну, а почему бы вам, мужикам, не взяться за выгрузку?

— Почему… Да слабые мы, отощали совсем. Что едим? Смех один. Откуда силе взяться, — зажалобился Лютиков, смекнув, к чему я веду речь: «Жалеешь баб, становись сам». А становиться на такую работу — ноги вполне свободно протянуть можно в этой адовой печке. А еще семью посмотреть охота. Вон и война идет к концу, на германской земле бои…

Я не отставал.

— Что, по-твоему, Лютиков, для мужика страшнее: работа или голод?

— Знамо дело — голод. При хороших харчах никакая работа не собьет мужика с ног. Это уж точно!

— Ну а если мы для каталей организуем особое питание, усиленное, пошел бы ты каталем?

— А что? — загорелся Лютиков. — Пошел бы. Да как вы [организуете? Нормы — не ваша власть.

— Ну, это — наша забота.

— Пошел бы и я, — вмешался угрюмый мужик.

— Вот видишь, и Воронов не против. Может и другие наймутся? Оно бы побольше каталей, половчее дело бы пошло. Сменяться можно, если кто, допустим, поустал, передышку попросил, — развивал теперь Лютиков захватившую его мысль.