Читать «На пределе!» онлайн - страница 24

— Он жив! — закричал Омелин. — Лошадь надо… В больницу! Слышите… Быстрее надо!

Яков Никитович опустился на колени над убитым, потрогал пульс, потом приложил ухо к груди, открыл веки, закрыл, поднялся, сказал глухо дрогнувшим от слез голосом:

— Умер он. Милиционера надо вызывать.

— Зачем — милиционера? — втянул голову в плечи Омелин — Он копал, я стрелил. Закон что говорит? Стреляй, говорит закон. Так, да? Я и стрелил… по закону…

— Молчи, ты, — закон! Нет закона убивать голодного человека. Врешь ты, Омелин, — оборвал его Копейкин.

Омелин суетливо и неуместно положил фуражку с картофелинами на пол возле головы убитого, и, с непокрытой головой, на цыпочках пошел к выходу, провожаемый суровым молчанием.

На бессмысленное убийство Омелина толкнула не только жадность, доводящая корыстолюбивого человека до исступления, до сумасшествия. Виной тому было и бытующее тогда пренебрежительное отношение к любому человеку, помеченному подозрением официальных органов в неблагонадежности. Вот и к тем же колонистам относились как к людям неполноценным, даже вредным для общества. По тем временам на них не распространялись естественные человеческие чувства: милосердие, сострадание. Да и вообще наличие таких чувств, проявление их считалось слюнтяйством, присущим лишь «гнилой интеллигенции», ненужной сентиментальностью, вредной для дела построения социализма. Так размышляли и все мы в разной степени очерствения душ наших, так размышлял и Никандров, отгородив от коллектива завода колонистов. И если у Никандрова это пренебрежение и недоверие тем и ограничивалось, то тупой ум Омелина это пренебрежение ожесточил, огрубил. Он стрелял в юношу, словно то была собака или свинья, забредшая в его огород.

Я высказал свои соображения Кондратенко, когда мы шли домой, оставив в возбужденном состоянии обитателей казармы.

— Ты прав, Гена, — согласился он. — Мы тоже хороши. Могли бы и раньше вмешаться, помочь людям. — Он помолчал и добавил с печалью: — А мать-то, того Воротникова, все пишет ему письма. Иванюшкин говорит, что не знает как и быть. Ответить боится. Мать пишет, что отец убитого погиб на Висле, под Варшавой… «Хоть ты живой придешь». Страшное дело!

— А написать матери надо, — замечаю я.

— А что ей, легче будет?

На этот вопрос я не знал что сказать…