Читать «На первом дыхании» онлайн - страница 14

Владимир Семенович Маканин

— Кончали институт?

— Да, — сказал я и тут же пожалел об этом.

Он протянул мне тетрадку. Так и есть. Ферматист. Несчастный человек. Я их насмотрелся еще тогда, когда был студентом. Они околачиваются в коридорах всякого технического или научного учреждения. Просят проверить решение теоремы Ферма, которую они «доказали».

— Посмотрите, пожалуйста. Проверьте, пожалуйста…

И теперь я не знал, куда от него деться. Теорема Ферма формулируется очень просто и привлекает к себе целую армию шизиков. Или просто несчастных. Которым нечем унять печаль свою.

— Простите. Меня зовут. — И я бросился от него, как бросаются в воду.

Когда в конце коридора я оглянулся, он уже предлагал свое решение теоремы следующему. Совал ему свою тетрадку: «Вы сносно знаете математику? Вы посмотрите мое решение? Я, кажется, решил знаменитую теорему Ферма…» Один из этих психов треснул доктора физматнаук по голове. За то, что тот отыскал ошибку в его доказательстве. Настольной лампой. Знаменитое дело. Он был тогда в резиновых калошах на босу ногу.

Выйдя на улицу, я тут же кинулся к телефону-автомату — позвонил в министерство. В наш отдел.

— Вы знаете, что в Москву прилетел Громышев? — спросил я тоном анонимного гада.

— Да. Нам это известно.

— Он прилетел вчера.

— Да, мы знаем… Алло? Алло?

Но я уже сказал себе: прекрати, не надо. Я хотел сочинить, что он тоже прилетел в Москву из-за женщины. Как он мне, так и я ему, клин клином. И что он слишком часто выписывает себе командировки. И что, дескать, надо его побыстрее загнать в Кукуевск… Но рука не поднялась. Точнее сказать, опустилась и повесила трубку. Я стоял в телефонной будке и задыхался от неутоленного гнева.

— Эй! — крикнули мне. — Выходи. — И постучали монеткой по стеклу. — Если не звонишь, выходи. Дай другим.

И я вышел.

Я подстерег ее по дороге с работы.

— Галька!

Лицо ее было сурово. Обтянутые скулы. Сейчас будет говорить, что я подонок.

— Галька, меня с работы выперли. Знаешь?

Она не знала. Но на жалостном голоске к ней не подъедешь.

— Вот и прекрасно.

— Что тут прекрасного? Где же нам видеться?

— А разве надо видеться?

С ней можно было спятить. Если ее не знать. Я шел с ней рядом и молчал. Шел себе и молчал. А дом их был все ближе.

— Ты дурак. Ты подонок. Ты даже не представляешь, каково мне сейчас. После того, что произошло.

— Что? Что произошло? — Я вдруг взорвался. Ханжа какая. Терпеть этого не могу. Двадцать три года, и уже ханжа. — Что произошло? — орал я. — А что происходило у тебя каждую ночь? Пока я в степях коптился? Что? Что?

Но она стояла на своем. Пусть даже голос ее дрожал.

— Все равно, Олег. Для меня то, что случилось, не пустяк.

— Что-то серьезное?

— Можешь иронизировать, если хочется. А я говорю — не пустяк. И переживаю это. И мучаюсь. И мне больно.

Я замотал головой. Я уже не мог ее слушать. Я не то замычал, не то завыл:

— У-у-у…

И почувствовал, что плачу.

— У тебя глаза мокрые, — сказала она. — Вот видишь. Одно дело болтать и строить из себя циника. И совсем другое дело, когда вдруг сам свою неправоту почувствуешь.

Я чуть не треснул ее. Глаза у меня были мокрые, потому что она в каком-то смысле была дура дурой. Совершенно без ума. Вся из шаблонов. А я ее любил, именно такую. Заколдованный круг.