Читать «На лезвии с террористами» онлайн - страница 99

- В чем дело? Что они сигнализируют?

Напряжение не разрядилось и тогда, когда со "Штандарта" коротко ответили обещанием исполнить просьбу — и тотчас же начали спускать моторный бот, который полным ходом пошел к "Виктории и Альберту". Тем больше смеха и острот послышалось позднее, когда стало известно, о чем сигнализировала королевская чета: "Пришлите портного на борт."

Оказалось, что Эдуард VII, только подходя к Ревелю, установил, что имевшийся с ним мундир киевского драгунского полка стал ему нестерпимо тесен. А между тем по церемониалу король, шеф этого полка, должен был приехать на "Штандарт" именно в этом мундире. На счастье, на "Штандарте" был придворный портной, который сумел быстро распустить швы мундира, так что Эдуард VII смог его застегнуть, Правда, свою трудную задачу портной решил не идеально, - и когда несколько позднее английский король показался в русском мундире, даже неопытному глазу было заметно, что ему в этом мундире было совсем не по себе. В противоположность своей эскадре, которая так ловко и отчетливо проделывала все маневры, Эдуард VII в тесном мундире и драгунской шапочке выглядел не слишком-то великолепно.

Вечером первого дня меня запросили, не будет ли опасно разрешить местному немецкому певческому обществу исполнить серенаду на воде в честь коронованных гостей Ревеля. Я поглядел на собравшихся членов общества. Это были в большинстве своем солидные люди, многие уже седые. Было ясно, что ждать от них покушения не приходится, - и их просьба была удовлетворена. На всякий случай, впрочем, я отрядил к ним в лодку своих агентов. Вечером на нескольких лодках немецкие певцы подъехали к „Штандарту", на котором в этот момент Государь принимал визит английского короля, и довольно стройно исполнили ряд немецких патриотических песен. Так случилось, что в момент рождения русско-английского соглашении, речи дипломатов произносились под аккомпанимент немецкого пения...

После окончания торжеств я вернулся в Петербург и вплотную занялся мучившим меня вопросом о таинственном лице, которое знает обо всех передвижениях царя и выдает их тайны террористам. Я согласен был оставить на свободе людей, готовых пойти на террористический акт, — если бы имел возможность следить за каждым их шагом и немедленно обезвредить их в тот момент, когда они станут опасными. Лицо, выдававшее революционерам царские секреты, было даже более опасно, чем такие террористы, — и я должен был ею знать, должен был во всяком случае иметь возможность парализовать его тайную предательскую деятельность,

Азеф мне не дал относительно него никаких указаний, но возможность расследования все же существовала. Секреты царских передвижений были известны очень немногим, В этом направлении я и вел свои поиски. В начале у меня теплилась надежда, что слова Азефа о "высокопоставленном сановнике" были просто хвастливой фразой. Я был уверен, что предателем был кто-то из мелких чиновников. Но уже очень скоро мое расследование установило, что секрет изменения царского маршрута в тот момент, когда мне об этом изменении рассказал Азеф, никому из мелких чиновников известен не был, — его знало всего 5-7 человек. Все они действительно были "высокопоставленными сановниками" в полном смысле этого слова, — и все же было ясно, что кто-то из них был предателем самого худшего типа, - человеком, который, оставаясь в тени, помогал террористам готовить убийство того монарха, клятву на верность которому этот человек принес. Одного за другим я перебрал всех этих людей, выяснил их связи и сношения и в конце концов пришел к убеждению, что этим предателем был человек, занимавший в высшей степени высокий пост в министерстве путей сообщения. Мне трудно было верить этому выводу — но доводы были слишком веские и само дело слишком ответственным, чтобы я мог о нем молчать. Я и так сделал для него отступление от своего обычного правила: еще с 1906 года все без исключения серьезные сведения, которые поступали в мое распоряжение, я немедленно сообщал П.А. Столыпину. Об этом деле я доклада своевременно не сделал, я понимал, что это мое сообщение обеспокоит Столыпина в то время, когда его сила особенно нужна для ответственных политических переговоров, — а пользы для моего расследования никакой не принесет. Но теперь, когда данные мною были собраны, я счел себя обязанным со всей откровенностью доложить дело П.А.Столыпину. Как и следовало ожидать, мой доклад произвел на него тяжелое впечатление. Сначала он не хотел верить моим выводам.