Читать «На борьбу с хулиганством в литературе» онлайн - страница 14

Алексей Елисеевич Крученых

IV.

Ox, и труд! Изломаешь все руки уминать сырое теплое тело в ящик от мыла, кровь замывать!   По шесту зари   молотки стучат     звучат… А Дунька тихонько шильцом   да коготочком шарит в ящике… с половицы мыльцем да паклицей хлюпкую пакость стирает… Соком в височках стучит:  — Я свово да милого  из могилы вырыла,  вырыла, обмыла  глянула — зарыла!.. — Ох поскорее в подвал! Потной светлой лопатой быстренько   глину рыхлит,   ящик сует (Сквозь дверку    щель —    день    стань!) Чулками утоптывала, нашептывая:  — Ах ты, милый мерин,   лезь    туда же под бочку дышать! Ох, не заперла двери… Ктой-то шумит на дворе? —  (Ты бы свово милого  из могилы вырыла…  …Ты не должна любить друго  Ох, не должна!  Ты мертвяку тяжелым словом  обручена… Выручу, обмою, Погляжу, зарою…  Ну, каков ты милый стал,  неужели с тела спал?..  Долго спал —  спи, спи, спи!..) Заступом глухо застукивала Дунька топтала — утаптывала: — Семеро тут    Восьмого ждут туп  туп   туп!.. Лопатой глухо Дунька пристукивала:  (Стеклышком ясь,   светышком    в камень     дзень      день!) — Ох, не очкнись! Теплый тулуп Мягок не груб Меня не забудь — бут, бут, бут! — Любовников семеро тут Восьмого мужа ждут! (Зубами стук, стук!..)  Труп   туп    туп! — И опять заскакала, заегозила утоптывая…  Расплетается  коса рассыпчатая.  Ух, и тошно плясать, коли-ежели знать  под ногой кто лежит  глиной давится!.. В зябкий рассвет пошатнулась скрипучая дверь — Дунька   в ледышку,     в мел! Проявился девятый Гришка — муркун кому — обещалась, кого зазвала.  — Ага, топочешь!  Чего топочешь?  Свежую рыхлядь затаптываешь? — Ох, Гришка, в душу кольнуло — ты отколь?  — Одиночкой в подвале,  а дом пустой,  бурчит корыто на полу…  жена моя прочу-у-яла!  уже по соседям  ищут тебя! — Дунька шопотком:  — Ты не знал?  люблю скакать  по ночам,  а тут потьма,  холодок  (щип коготком —    ага,  ржавый топор!) — А ты, Гришенька,  что так скоро?  Я ведь сказала —  в одиннадцать! Гришка глазом порск:  — Нет, ты скажи;  отчего у тебя платок в грязи? — — Что «скажи» да «скажи»!  Не будь дурачком,  золотенький, —  жалею тебя!  Мое сердце не сарай  на запоре не держу.  Ах, мне запрету нет,  я все расскажу.  Милый… дурачок…  лучше не спра-а-шивай! — Гришка глянул в упор:  — Убивица,    стерва!  Ищут тебя…  где мужья? —    Платок с клубничкой крапинкой  тянет на себя. Рубиха,  слабея,  смеется, топор стяжелел скользит за спиной. Искосью Дунька к парню  прикланивается  — Кто мне говорил:  не руби, не губи  супружника.  Ты меня вразумлял…  пойдем, Гришенька…  тут плесенью тянет,  пойдем наверх!.. — Но как град, пулемет,  тарабанит в дверь  Гришкина жена, — вопит:  — Где мой муж?  где Гриша?  живой-ли ты? — Дунька дверь приоткрыла, в щель косноязычит:  Не бойся, голубушка,  не пришитый,  здесь он, твой Гришенька!     А мой дурень запакован в ящик  киснет! — — Что ты несешь! Гришка, где ты? В каком ящике? — — Отстань, не вяжись! Зздесь я, здесь! На бочке сижу! — Даша расшатнулась:  — Ох, окаянная,  порешила его!  Ой, ратуйте! — Дробью по ступенькам  вдарила во двор. Дунька к бочке прижалась,  рот рыбьим  душным хватком: — Кто довел, Гришенька? Успокой меня, Только скажи — не ты? Я лягавых не боюсь, только бы не через тебя, Гришенька! Ноги не держат меня окаянную, всю то жизнь трясухою, над каждым маячила  мачихой, скрытцею в пальцы  плакала… — Дунька осела  вся пустырьем…  …Круги по болоту…  Замутилась кругом  народищем  улица вздулась… Свистки, словно соловьи предсмертные, по всему переулку раздробляются…