Читать «Моральные домогательства. Скрытое насилие в повседневности» онлайн - страница 19
Мари-Франс Иригуайан
В некоторых штатах преследование рассматривают как серьезную опасность. В таких случаях, так же как и в явных случаях семейного насилия, предусматриваются меры по защите граждан
Развод с извращенным самовлюбленным человеком, даже по инициативе последнего, почти всегда сопровождается насилием и длительной судебной тяжбой. Извращенные люди продолжают поддерживать связь со своими жертвами через адвокатов, органы правосудия, с помощью заказных писем. Когда слушается дело о разводе семейной пары, которая фактически распалась, в суде продолжают говорить о ней как о существующей. Чем сильнее насильственное воздействие, тем больше обида и гнев жертвы. Жертвы обычно защищаются слабо, особенно если считают, что разрыв произошел по их инициативе (часто так оно и есть), чувство вины заставляет их показывать свое великодушие, с помощью которого они надеются избавиться от своего преследователя.
Жертва редко настаивает на своих юридических правах, тогда как агрессор, будучи близким к параноидному типу личности, умеет использовать закон в своих целях. Теоретически во Франции может быть вынесено постановление о разводе по вине одного из супругов, но только если с его (или ее) стороны имели место насильственные действия. Но возможно ли учесть утонченное манипулирование чувством вины партнера? Истец в бракоразводном процессе должен доказать факты, приводимые в подтверждение своего иска. Но как доказать извращенное манипулирование?
Нередко случается, что извращенные люди вынуждают партнера совершить, какой-либо промах и в дальнейшем стараются воспользоваться им, чтобы обратить бракоразводный процесс в свою пользу. В принципе развод по исключительной вине одного из супругов не может быть осуществлен, если вину одного можно оправдать поведением другого. В действительности же судьи опасаются, что ими тоже манипулируют, и не могут разобраться, кто из супругов в чем виноват, в результате из осторожности подобные случаи извращенного насилия они оставляют без внимания.
Цель извращенного манипулирования — дестабилизировать человека и заставить его сомневаться в самом себе и в других людях. Для достижения цели подходят все средства: намеки, домыслы, ложь. Чтобы не пожаться воздействию, партнеру нужно постараться не допускать ни малейшего сомнения в отношении самого себя и принимаемых решений и не обращать внимания на нападки. Для этого при контактах с бывшим супругом надо постоянно быть начеку.
Элиана и Пьер расстались после десяти лет совместной жизни, у них трое детей. Развода потребовала Элиана, мотивируя свой иск насилием со стороны мужа. В суде Пьер высказал то, что реализовал в последующие годы: «Отныне единственной целью моей жизни будет втоптать Элиану в грязь!»
Начиная с этого дня он отказывается от любого непосредственного контакта с ней. Связь между ними осуществляется с помощью заказных писем или через адвокатов. Когда, звоня по телефону своим детям, трубку берет Элиана, он говорит: «Передай трубку детям!» Если они случайно сталкиваются на улице, Пьер не только не отвечает на ее приветствие, но и смотрит сквозь нее, будто она прозрачная. Подобным негативным отношением он без слов дает понять Элиане, что она для него не существует, что она — пустое место.
Как это часто случается в разведенных парах такого типа, навязчивое преследование осуществляется во время общения по поводу детей (организация каникул, здоровье, учеба). Каждое письмо Пьера несет в себе агрессию, с виду незначительную, но тем не менее оказывающую дестабилизирующее воздействие.
На одно из почтовых посланий Элианы, извещающее о ежегодном перерасчете алиментов, он ответил: «Имея в виду твою непорядочность, мне необходимо переговорить с моим адвокатом, надеюсь, ты не против?» Когда она послала ему заказное письмо (ответа на которое, кстати, не получила), он заявил: «Нужно быть или сумасшедшей, или непорядочной, чтобы слать заказные письма каждую неделю!»
На письмо, в котором речь шла о том, какие выходные дни в мае Пьер будет проводить с детьми, он ответил: «Седьмое и восьмое числа были первыми выходными в мае. Учитывая, что они уже прошли, мой адвокат посоветовал мне официально предупредить тебя: раз ты не следишь за календарем, мне придется подать жалобу на то, что ты не даешь мне видеться с детьми».
Каждый раз из-за этих писем Элиана спрашивала себя: «Что я такого сделала?» Даже если она была уверена в том, что ей не в чем себя упрекнуть, Элиана тем не менее пыталась припомнить, не случилось ли чего-нибудь такого, чего она не заметила, а Пьер — неправильно понял. Вначале она оправдывалась, но потом поняла, что чем больше она оправдывается, тем больше кажется ее вина.
На все эти косвенные нападки Элиана реагировала с яростью, но так как Пьер находился вне досягаемости, всплеск гнева происходил на глазах у детей, которые видели, что она плачет или кричит как безумная.
Элиана хотела вести себя безупречно. Однако для Пьера она все равно оставалась виноватой во всем, что бы ни произошло. Она стала «козлом отпущения», виновной в их разрыве и во всех его последствиях. Ее попытки оправдаться были жалки, бесполезны и тщетны.
Элиана не могла ответить ни на одно из оскорблений Пьера, поскольку не знала, чем они вызваны. Оправдаться она тоже не могла. Элиана была виновной в чем-то, что не называлось открыто, но при этом предполагалось, что и она, и ее бывший муж знают, о чем речь. Когда она рассказывала об этих враждебных взаимоотношениях своим родным или друзьям, те сводили все к банальному ответу: «Он скоро успокоится, не бери в голову!»
Пьер отказывался от прямого общения с Элианой. Если она писала ему, чтобы сообщить что-нибудь важное о детях, он не отвечал. Если она звонила ему, он говорил: «Я не желаю с тобой разговаривать!» — и бросал трубку или хладнокровно оскорблял ее. Если она принимала какое-либо решение, не ставя его в известность, он, напротив, немедленно давал ей знать заказным письмом или через адвоката, что он не согласен с этим решением, и в дальнейшем делал все, чтобы заставить ее отказаться от своих намерений, оказывая на нее давление через детей. Таким образом, Пьер не позволял Элиане принимать решения, касающиеся детей. Ему было недостаточно того, что он выставлял ее плохой женой, он хотел выставить ее еще и плохой матерью. Действуя подобным образом, он оказывал дестабилизирующее влияние и на детей, но это не имело для него значения. Каждый раз, когда Элиане нужно было принять какое-либо важное решение, касающееся детей, ее терзали сомнения, как спросить мнение Пьера. Если этого не сделать, возникнет конфликт, и в итоге она писала ему письмо, тщательно подбирая каждое слово. Он не отвечал. Она принимала решение сама. Позже приходило заказное письмо: «Это было сделано по твоему желанию, без учета моего мнения и без моего ведома. Считаю необходимым напомнить тебе, что я обладаю родительскими правами наравне с тобой, и, следовательно, ты не можешь что-либо решать; не посоветовавшись со мной». Те же самые речи он произносил и в присутствии детей, которые уже не знали; кто за них решает. Планы, которые обсуждались подобным образом, обычно проваливались.
Через несколько лет после развода Элиана должна была принять важное решение, касающееся детей. Она написала письмо Пьеру и, как обычно, не получила ответа. Тогда она решила позвонить ему и сразу поняла, что ничего не изменилось:
— Ты прочел мое письмо, ты с ним согласен?
— С такой матерью, как ты, ничего нельзя поделать, не стоит и пытаться, ты все равно сделаешь так, как хочешь, ты всегда поступаешь как хочешь, и дети тоже делают так, как ты хочешь! В любом случае тебя не исправить, ты воровка и лгунья, ты все время оскорбляешь людей, только это тебя и интересует, только это ты и умеешь!
— Но сейчас я тебя не оскорбляю, я тебя спокойно спрашиваю, не можем ли мы вместе кое-что сделать для наших детей.
— Ты меня еще не оскорбила, потому что не было подходящего момента, но это обязательно случится, ты не меняешься, ты никогда не изменишься, ты просто сука, нет другого слова, и это правда.
— Это ты оскорбляешь меня!
— Я говорю только то, что есть, а именно что ты не меняешься в лучшую сторону, что ты не способна усомниться в себе. И речи не может быть о том, чтобы я согласился с твоим решением. Я совершенно его не одобряю. Впрочем, я не одобряю твои методы воспитания детей, я не одобряю людей, которые их воспитывают, мне не нравится, как их одевают.
— Что бы ты ни думал обо мне, речь идет о наших детях. Что ты предлагаешь?
— Я ничего не предлагаю, потому что такой, как ты, мне нечего предложить, ничего не изменится, потому что не изменишься ты. Я считаю, что разговаривать можно с людьми, но не с тобой, потому что тебя не переделать. Ты даже не способна понять, о чем ты говоришь, ты все время говоришь ни о чем.
— Но нам нужно принять решение по поводу наших детей!
— Так обратись к Богу, разговаривай с равными себе! Я не знаю его координат, потому что у меня нет привычки звонить ему по телефону! Мне больше нечего тебе сказать. Я подумаю и, может быть, дам тебе ответ. Но в любом случае это ни к чему не приведет, потому, что это будет не то, чего ты хочешь, а ты делаешь только то, что хочешь. В любом случае так не пойдет!
— Но тебе заранее ничего не нравится!
— Да, потому, что если за дело берется такая, как ты, заранее ясно, что ничего не выйдет. А впрочем, я не желаю спорить с тобой. Ты меня не интересуешь, и то, что ты хочешь сказать, меня интересует не больше. До свидания, мадам!
Элиана, видя, какой оборот принимает разговор, записала его на пленку. Она была не в силах поверить собственным ушам и принесла запись к психотерапевту. Ей хотелось понять, то ли это она сошла с ума, что чувствует такую ярость со стороны Пьера, то ли он, спустя пять лет после развода, все еще испытывает желание ее уничтожить.
