Читать «Момент истины (В агусте сорок четвертого)» онлайн - страница 199

В дополнение к ??..... и..... от 18 и 19.08.44 г. сообщаю, что распоряжение Начальника тыла Красной Армии об усиленном питании военнослужащих, участвующих в розыскных, контрольно-проверочных мероприятиях и войсковых операциях по делу "Неман", распространяется также на всех военнослужащих, привлекаемых к мероприятиям по вариантам "Западня", "Большой слон" и "Прибалтийское танго" с обеспечением продовольствием по линии НКО. (Основание: распоряжение Нач. тыла Красной Армии ?..... от 19.08.44 г.) Выполнение проконтролируйте. Артемьев".

ШИФРОТЕЛЕГРАММА

"Срочно! Егорову

Начальник Главного Управления контрразведки с группой генералов и офицеров прибыл в 13.05; ближайшие часы будет находиться в отделе контрразведки авиакорпуса. Его прибытие мною подтверждено. Наши соображения по розыску и относительно войсковой операции он разделяет полностью, однако по независящим от него обстоятельствам она должна быть проведена сегодня. После разговора с ним суточная отсрочка представляется маловероятной. Замнаркома госбезопасности с группой высшего оперативного состава прибыл в 13.25. С нашими соображениями по розыску он согласен с некоторыми оговорками. В 14.30 выезжает к вам; одновременно будут доставлены медики, скамьи и стулья. Поляков".

ШИФРОТЕЛЕГРАММА

Егорову "Воздух!!!

Ближайшие четверть часа находитесь неотлучно у радиостанции прямой связи для приема весьма важного. Колыбанов".

73. ПОМОЩНИК КОМЕНДАНТА

Лесной травянистой дорогой они шли в глубь леса - Алехин и капитан бок о бок, Блинов в трех шагах позади. Ветер ровно шумел верхушками деревьев; в чистом крепком воздухе слышались только голоса природы, казалось, в лесу этом - на вид совершенно безлюдном, - кроме птиц, зверей и зверюшек, никого не было и не бывало. Казалось, здесь, на этом участке массива, никогда не ступала нога человека. И ничто вокруг не напоминало о войне, о шпионаже и какой-либо операции. Помощник коменданта заставил себя отвлечься от неприятных ему мыслей, от надоевших уже наставлений о бдительности и всевозможных предосторожностях. При желании он умел абстрагироваться и спустя минуты думал совсем о другом: о предстоящем ему вечером скромном торжестве, имевшем - так он полагал - особое в его жизни значение. Как и его отец, он был человеком цельным и коль уж влюблялся, то остальные женщины для него не существовали. Но отцу повезло: в конце гражданской войны он встретил свою будущую жену, его мать, и больше с ней не расставался; сын же в свои двадцать четыре года уже потерял двоих. Если довоенное увлечение, будущая актриса, забывшая о нем, а следовательно, и не любившая, целиком, без остатка ушла из его сердца, то переводчицу он вспоминал с острой грустью, но теперь скорее не как любимую, а с теми чувствами, с какими он вспоминал погибших на войне ближайших друзей. В силе и глубине своих чувств к Леночке он ни на йоту не сомневался, и потому его так волновало ее отношение к нему. Он знал, что симпатичен, нравится ей, она этого не скрывала, как не скрывала, впрочем, и своего расположения к грузину, начальнику отделения. "Хирург божьей милостью!" не раз с восхищением говорила она. Мысль о соперничестве, о том, что он может потерять и Леночку, страшила его. В запасе у него, правда, имелся козырь, которым ему никоим образом не хотелось бы воспользоваться. Как она, ценившая в людях талант, могла понимать его, не зная о самом для него заветном?.. Но не за голос же, не за голос и не за красивую наружность она должна была его любить... Такие поклонницы одолевали его еще в консерватории, однако, как говорил отец, для большого, прочного чувства увлечения одним внешним совершенно недостаточно. Первой военной осенью, попав в армию, он ни от кого ничего не скрывал и, когда просили, охотно пел и под гитару, и под баян, и просто так - в роте любили его слушать. Однажды среди слушателей оказался незнакомый батальонный комиссар, задавший ему потом несколько обычных вопросов: кто он, откуда и почему так удивительно хорошо поет. Он рассказал все как есть, сдержанно, но откровенно. А спустя трое суток в дивизию пришел приказ откомандировать его, красноармейца Аникушина, для дальнейшего прохождения службы во фронтовой ансамбль песни и пляски. Большей для себя неприятности, большего крушения надежд и стремлений он не мог и представить. Немцы рвались тогда к Москве, от отца, попавшего под Прилуками в окружение, уже два месяца ничего не было, предполагали, что он погиб, и старший сын становился, таким образом, главой семьи, единственным совершеннолетним мужчиной и защитником. Решалась судьба его народа, его государства, он жаждал с оружием в руках защищать Отечество, жаждал убить хоть нескольких врагов-убийц и для этого с подъема и до отбоя по шестнадцать часов в сутки учился воевать, а его решили запереть в артисты. У него были свои убеждения, твердые, созревшие под влиянием отца понятия о мужском достоинстве и чести. Возможно, участники фронтового ансамбля своими выступлениями и делали полезное, нужное дело, но с этого момента он думал о них с презрением, как о сборище трусливых, уклоняющихся от боев придурков. Он отказался наотрез и, поскольку с его возражениями не собирались считаться, обратился с письмом к Наркому Обороны. А сверху настаивали на немедленном откомандировании, он упорствовал, и тогда его посадили на гауптвахту, причем в одну камеру с какими-то дезертирами, чем он был смертельно оскорблен. Трудно сказать, как сложилась бы дальше его судьба, но в это время немецкие танки прорвались на ближние подступы к столице, дивизию поспешно бросили в бой, кто-то вспомнил в этой сумятице и о нем - к вечеру того же дня на ледяном ветру под артиллерийским и минометным обстрелом он долбил саперной лопатой землю, отрывая себе стрелковую ячейку - свою крохотную крепость в системе полковой обороны. Эта история послужила ему хорошим уроком. За годы войны он дважды лежал в госпиталях, воевал в трех разных соединениях, но с той поры если когда и пел, то лишь вполголоса и только наедине. Он не скрывал - в том числе и от Леночки, - что учился в консерватории, однако представлялся, да и указывал себя в документах не иначе как студентом теоретико-композиторского факультета, будущим музыковедом. Сегодняшний вечер имел, точнее - мог иметь в его жизни особое значение, и, шагая теперь в глубь леса с двумя особистами, он проигрывал мысленно предстоящее объяснение с Леночкой: с чего и в какой момент начнет, что скажет и как будет продолжать в зависимости от ее реакции и ответов. Не без волнения он думал и о своей встрече с этим грузином-хирургом, который, видимо, не преминет потренькать на гитаре и попеть, наверняка так же фальшиво и безголосо, как и подавляющее большинство любителей. Размышляя о своем, о том, что его волновало, он, однако, не забывал пригибаться под толстыми мокрыми ветвями, а тонкие отводил рукою, чтобы не намочить росой костюм. Не мог он совершенно не видеть и шагавшего с ним рядом Алехина и со временем подметил, что тот не переставая шарит взглядом по дороге метрах в трех перед собой, словно чего-то ищет. Что он там выискивает, помощник коменданта и не пытался себе представить - даже думать не хотел, - но было в этом вынюхивании что-то неприятное. Особист, при всей его обходительности, был ему несимпатичен, и капитан заставлял себя не смотреть в его сторону и по возможности не обращать внимания на его действия, что не без усилия удавалось. Он в который уж раз проигрывал в уме предстоящий вечер и объяснялся с Леночкой, когда Алехин неожиданно нарушил молчание. - Раненько! - вдруг полушепотом не без удивления протянул он. - Неужто улетают?.. Зима, видать, ранняя будет. - Что? - вмиг возвращаясь к действительности, хмуро спросил капитан. - Журавли. - Задрав голову, Алехин оглядывал небо. - Вроде улетать собираются. Слышите, прощаются... Капитан прислушался; в ясном светло-голубом небе где-то тоскливо и надрывно курлыкали невидимые журавли. Это печальное курлыканье вдруг пронзительно напомнило о бренности всего земного, о неотвратимом: о скором увядании, о смерти всех этих сейчас таких свежих и жизнерадостных листиков и травинок, о том, что все пройдет... Да... "Все пройдет, и мы пройдем!.." - с грустью процитировал мысленно помощник коменданта и, подумав, от себя добавил: - Но след оставим..." - Товарищ капитан... - Алехин меж тем достал из кармана две красные засаленные нарукавные повязки с надписями "Комендантский патруль", встряхнул их, расправил и протянул одну капитану. - Прошу вас - наденьте. - Зачем?.. - взглянув мельком, осведомился капитан. - Это для патрулей, для дежурных офицеров. А я - помощник коменданта! - заметил он с достоинством. - И сколько на этой должности, ни разу не надевал! - А сегодня нужно. Прошу вас, - настойчиво повторил Алехин. - А грязнее у вас не нашлось? - с откровенным недовольством беря повязку и брезгливо осматривая ее, осведомился капитан. - Из нее же суп варить можно! - Это не у нас, а у вас! - весело сообщил Алехин. - Мне их дали в комендатуре. А постирать не было времени. Давайте я вам помогу. Помощник коменданта остановился и, поджав губы, покорно стоял с минуту, пока Алехин не закрепил повязку на рукаве его кителя повыше локтя. Тем временем Блинов по своей инициативе проделал то же самое на рукаве гимнастерки Алехина. В молчании они пошли дальше, и капитан снова охотно погрузился в свои мысли, однако немного погодя Алехин опять заговорил. - Как у нас с оружием? - будто самого себя спросил он и, вытащив из кобуры пистолет, взвел курок и оттянул затвор, проверяя, есть ли патрон в патроннике; Блинов тотчас же проверил свой "ТТ". Но помощник коменданта, к кому, собственно, был обращен этот вопрос, шагал молча, будто не слыша. - А у вас? - осведомился у него Алехин. - За меня можете не беспокоиться. - А эта штука вам знакома? - продолжал Алехин, достав небольшой вороненый "вальтер". Получив утвердительный ответ, он загнал патрон в патронник и, поставив пистолет на предохранитель, протянул его капитану: - Прошу... возьмите в карман. - Зачем? - На всякий случай... Берите, берите! - настаивал Алехин и, так как помощник коменданта лишь усмехнулся, сунул ему "вальтер" в правый карман брюк. - Осторожность всегда оправданна... Знаете, разное бывает... - Знаю! - недовольно поморщился капитан и пригнулся, чтобы не задеть мокрую ветвь. - Слышал все это десятки раз! В том числе и сегодня!.. - Говорите тише, - попросил Алехин. - Что слышали? - И про бдительность, и про осторожность, и что всякое бывает, и смотреть надо в оба!.. От всех этих поучений у меня уже мозоли в ушах! За кого вы меня принимаете?! - Прошу вас - потише. Помощник коменданта вытащил из кобуры свой "ТТ", взвел курок и оттянул затвор - Алехин увидел патрон в патроннике. - Бдительность, осторожность, осмотрительность!.. Мне твердят об этом как мальчишке! - засовывая пистолет в кобуру, возмущенным полушепотом продолжал капитан. - За кого вы меня принимаете?.. Я на фронте с сорок первого года!.. Поверьте, бывал в таких переделках, по сравнению с которыми ваша "операция" - просто загородная прогулка. - Что ж, возможно... - Не возможно, а точно! - Да я верю, верю, - улыбнулся Алехин. - Верить мало! Чтобы понимать, надо самому пережить!.. Вы на передовой-то когда-нибудь были? - Приходилось... - При штабе дивизии или полка?.. Знаю, как вам "приходилось"!.. Во втором эшелоне! А я три года на передке! И если бы не ранение... Поймите, я боевой офицер! - взволнованно произнес капитан. - В комендатуре я случайно и не задержусь!.. - Говорите тише, - снова попросил Алехин. - Да вы что, психа из меня сделать хотите?! - возмутился капитан. Здесь же нет ни живой души! И шум ветра все покрывает. И куда же тише - я и так шепчу! - Это вам кажется, - улыбаясь, возразил Алехин. - И насчет душ вы ошибаетесь. Мы только что прошли засаду, они предупреждены по радио и знают меня в лицо, иначе бы нас уже проверяли. Вы только не обижайтесь понимаете, это специфика... И вообще лес шума не любит... - "Специфика"!.. Эх, людишки! - со вздохом и презрительным сожалением вдруг вырвалось у капитана. - Дурацкая-то ведь специфика! Ну посудите сами... Вы кого-то там разыскиваете. Как я понял, двух или трех, ну, допустим, четырех человек. И вот вы устраиваете засады... более того, собираетесь оцеплять весь лес, привлекаете к этому даже не сотни, а тысячи офицеров и бойцов. И это при острой нехватке людей в частях на передовой. И делается все это из-за двух, максимум четырех человек! Причем, как я понял, вы даже точно не знаете, появятся ли они здесь! - Должны. Конечно, не факт, что они выйдут именно на нас. На путях их вероятного движения устроено несколько засад. - Да, но к чему оцеплять весь огромный лес? Зачем столько людей?.. Почему такая чрезвычайность? - Видите ли, это долго объяснять... - чуть помедля, уклончиво заметил Алехин; он не мог, не имел права говорить кому бы то ни было, кроме офицеров контрразведки, что речь идет об агентах, действия которых представляют угрозу для предстоящей стратегической операции, и что дело взято на контроль Ставкой Верховного Главнокомандования. - Ясно, от меня вы тоже секретите! - с очевидной обидой быстро сказал капитан, и лицо его дрогнуло в презрительной усмешке. - Нет, почему же... - Как бы чего не вышло! Перестраховочка! Мне вы тоже не доверяете... А родной матери?.. К ней у вас тоже, наверно, одна бдительность! - Ну вы и язва! - рассмеялся Алехин; своей прямотой и задиристой откровенностью капитан ему определенно нравился. - Какой есть! Но дело не в этом. Все эти предосторожности - ваша, как вы говорите, "специфика"!.. Пуганая ворона куста боится! Вы этим живете и этим кормитесь! Но мне-то вы зачем мозги компостируете?.. Я в армии четвертый год и вашей "спецификой", поучениями о бдительности не то что сыт - перекормлен! Однако ни одного шпиона даже во сне не видел!.. Дезертиры, паникеры, изменники встречались - двоих сам расстреливал... Власовцев видел, полицаев, но шпиона - ни одного! А вас, охотничков, - как собак нерезаных!.. НКВД, НКГБ, контрразведка, прокуратура, трибуналы... И еще милиция!.. - Говорите тише... - Могу вообще молчать! Только вы мне мозги не компостируйте! Я приглашен, чтобы вы имели вид комендантского патруля, и то, что от меня требуется, сделаю! Но своей "спецификой" вы мне голову не дурите! Мы очень разные люди, и быть таким, как вы, я не желаю! Извините - противно!.. Ну что вы все время смотрите, чего выискиваете? Вы что - потеряли что-нибудь или змей боитесь? - Не без этого, - весело признался Алехин. - И не только их... Лес кое-где минирован. А я еще жить хочу... И вы, наверно, тоже? Поджав губы, помощник коменданта промолчал.