Читать «Мои 90-е» онлайн - страница 144

Не удивительно, что что-то мешало мне спать. То ли грохот панциря, то ли храп Евлампия. Или комары? Я почесалась, потом еще раз. Включила свет. Проснулся Женя. Комаров не обнаружили и легли снова. Но я продолжала чесаться. Вдруг у меня чесотка? От ужаса я подскочила и опять зажгла свет. Кто-то мелькнул на белой простыне и все прекратилось. Тут же прошла чесотка. Женя пошел курить. Я выключила свет и опять начала чесаться. Включила. Кто-то подпрыгнул и замер. «Мать вашу, блохи!» – догадалась я. И стало как-то невыносимо грустно. Я села и заплакала. Мало мне напастей! Теперь еще блохи! Только все начинает налаживаться, обязательно какая-то глупость! Я тогда не знала, что вся жизнь состоит из таких приливов и отливов глупостей. Теперь блохи уже вряд ли доведут меня до слез. Проснулся Евлампий на столе. И изрек, что блохи – это наказание нам за наши прелюбодейские грехи. Я предложила ему поменяться кроватями. И мы опять полаялись. Остаток ночи мы курили и спали при включенном свете. Утром Евлампий принес какой-то аццкий пестицид и все им облил, включая матрас. Еще одну ночь мы провели с сигаретами в зубах и сидя за столом. Матрас высох, блохи умерли, но черепаха покрылась какой-то паршой. Зеленый панцирь подернулся художественной патиной. Мы долго думали, что делать. Нести черепаху к датскому ветеринару было для нас серьезным ударом по бюджету. И я попросила Женю отнести ее обратно в зоомагазин. Там ее брать отказались, предложили карантин, за который нам нужно было доплатить около 500 крон. Поэтому Женя зашел в другой зоомагазин и, не ведя никаких дипломатических переговоров, подкинул нашу проблему в общий аквариум. Вместе веселее! Там ее найдут и вылечат, выхода не будет. Я вспомнила про детей-подкидышей и поняла, как себя чувствовали их родители. Мы выпили с горя. Обсудили, что такое понятие, как «выпить с горя», есть только о русских. В эту ночь нас блохи не беспокоили. Но потом адаптировались к пестициду и пришли снова.

Мы, не долго думая, вернулись в лагерь, оставив Евлампия бороться с наказанием за наши грехи. Пара ночей в лагере – и нам пришлось опять искать выход. И позвонить Петеру. Я лично других эффективных телефонов не знала. У него освободилась мансардная комната: 2000 крон! Правда, всего на пару месяцев. Раньше я бы ни за что такую дорогую комнату не сняла, я даже не знала о ее существовании. Но Женя сказал, что мы справимся. Мы переехали. Женя тут же подвизался чинить велосипеды Петеру. Чинил он их не очень хорошо, но Петер был уверен, что все русские знатные чинильщики. Он путешествовал по Транссибирской магистрали и она отложилась у него в памяти этим выводом. «Вы, – говорил он, – создавать новое не очень хорошо умеете, но если что-то ломается, не выбрасываете, как мы, а чините. Цените вещи. В любом состоянии вещь можете починить, из праха буквально, воссоздать». Женя воссоздавал велосипедные колеса из восьмерок, а Петер продавал эту рухлядь по объявлениям. Бизнес не пошел. Восьмерки не слушались Женины тонкие пальцы. Но у нас был настоящий sweet home. Клетчатый плед, не нажатый вовремя курок… Я не могла поверить, что все ок. Раза два, втихаря от Жени, я звонила Саше из любимых телефонов-автоматов. Жене я говорила, что мне надо побыть одной, погулять. А Саше – что у меня все нормально. Есть определенные запары, но все ок. Что живу я у друзей и мне теперь тут болтаться еще полтора года минимум. Саша с сомнением в голосе, предлагал вернуться. Ведь полтора года – это что вообще? Как? Но я лихорадочно отвечала: «Нет-нет-нет! Пока я возвращаться не готова!» Если бы Саше кто-то сказал о нас с Женей, я была бы счастлива. У самой у меня язык не поворачивался. Ну и… вдруг это не серьезно? Как поступил бы на моем месте мужчина? Тем более здесь, на мансарде, наше счастье было ограничено двумя месяцами.