Читать «Моё собачье дело» онлайн - страница 48

Усадив детей намного позднее обычного за кухонный стол, на котором стояли тарелки с уныло валяющимися в них макаронами, она отправилась наверх гладить. Стены дома совсем окаменели, и я задумалась о том, из какого такого материала они были сделаны, если имели свойство меняться под настроение обитателей дома. Я пыталась поделиться своими соображениями с сеструхой, но та была слишком занята соплями, обильно лившимися из носа (да, дорогие читатели, у собак тоже бывают сопли, только куда менее заметные и слышные, чем у вас), и не слушала меня.

— Сашка, — послышалось наконец из кухни, и я обрадовалась тому, что дети не потеряли способность разговаривать, — Сашка, — откашлялся еще раз Никуся, — ты помнишь, что сегодня говорили мама с папой?

Я поднялась со своей подушки и прошла на тускло освещенную кухню. Никуся вопрошающе смотрел на уплетающую макароны сестру, вокруг которой на полу валялась добрая часть содержимого тарелки. Я решила помочь маме в трудную минуту и принялась подъедать Сашкины огрызки.

— Гавалили? — переспросила Сашка. — Гавалили, сто будим зить пад мастом.

Никуся скривился и хотел было еще что-то добавить, но промолчал и, отодвинув нетронутую тарелку, встал из-за стола.

— Я пошел спать, — сказал он и предоставил Сашку макаронам.

Не спал он, правда, еще долго. Ночью, проходя мимо детской, я увидела пробивавшийся из-под двери еле уловимый свет и, ткнув в нее носом, осторожно вошла.

Никуся сидел за столом около окна, в которое светила луна, и увлеченно строчил что-то в тетрадь. Под Сашкино сопение я тихо удалилась и пошла вниз ждать папу, который все никак не появлялся. Мама сидела в темноте на кухне с телефоном в руках и, кусая губы, смотрела в окно. Я пыталась как-то отвлечь ее, тыкаясь в ее ноги и виляя хвостом, но она была погружена в свои мысли и только проронила на мою морду несколько заблудившихся слезинок.

Уже ближе к середине ночи послышался знакомый звук мотора и колес, и на мамино бледное лицо коротко упал свет фар. Тогда она наконец встала, потерла верхней стороной запястья глаза и беззвучно взбежала по лестнице.

Как известно, бессовестной заре наплевать на бессонницу и ночные рыдания, и на следующей день неумолимо настало утро. Папа, легший спать позже всех и к тому же почему-то на диван — видно, соскучился по нему, — вскочил с первым звоном колоколов и, не завтракая, решил вывести нас погулять. Мы с сеструхой, конечно, напряглись. Папа еще ни разу не вызывался с нами гулять, и заподозрить в таком случае что-то неладное было совершенно естественно. Заметив наше стыдливое замешательство, папа нахмурился.

— Думаете, я вас обратно в приют отправлю? — спросил он сурово, и мы потупили взгляд, потому что именно это мы отчасти и думали. — Не отправлю, не отправлю, — как-то злобно успокоил он нас. — Хотя думаю, что теперь такие времена наступают, что там вам было бы лучше. Пошли!

И он отворил дверь, через которую тут же вполз влажный, как слизняк, мороз. За ночь так резко похолодало, что у меня возникла мысль, что погода, как и стены дома, отражает настроение людей. Сеструха чихнула мне в шею и прижала уши, но я немного расслабилась. Хотелось верить, что папе все-таки не придет в голову отыгрываться на наших несчастных душах. Он прицепил нас к поводкам, и две ноги и восемь лап ступили на покрытую инеем траву.