Читать «Мое особое мнение» онлайн - страница 5

Большая любовь к прессе, кстати, зародилась именно в студенческие годы: учась на вечернем и не желая сидеть на шее у матери, днем я работал почтальоном. Почему именно почтальоном? Все просто: во-первых, рядом с домом; во-вторых, встаешь рано и рано же освобождаешься – где-то в 14 часов уже свободен, до начала лекций есть время подготовится и пожить веселой жизнью; в-третьих, разнося газеты в дом, где жили иностранцы, я имел возможность изучать зарубежную прессу и сравнивать ее информацию с версией официальных советских СМИ. В 1974 году из СССР выслали Александра Солженицына, в самом разгаре была идеологическая борьба с Западом. Иностранные газеты и журналы я задерживал ровно на один день – французские читал сам, а английскими делился с товарищами. Потом мне все возвращали, и я кидал их в почтовые ящики адресатам – начиная от Playboy и кончая Paris Match. В одном из домов (как сейчас помню, улица 26 Бакинских комиссаров, дом 7, корп. 4) жил Сергей Адамович Ковалев, диссидент, которого тогда сильно прессовали, а потом и вовсе посадили на семь лет. И пришла на его счет такая инструкция: все письма, которые поступают Ковалеву, изымать и сдавать начальнику почты. Никаким диссидентом я не был, но меня как-то возмутило это изъятие почты, и я продолжал доставлять ее адресату. Причем опускал не в почтовый ящик, а поднимался на этаж и просовывал письмо прямо под дверь. Вот такой был протест. Я не выполнял инструкцию. Это было мое первое противостояние с режимом. Уже через много лет Ковалев скажет мне: «Я был удивлен, что письма приходили, думал: как это может быть?!»

Когда в гостиницах стали продавать «Фигаро» и «Монд», я их покупал, очень дорого – 60 копеек номер стоил, читал. Кстати, готовясь к диплому, я прочитал впервые полностью доклад Хрущева на XX съезде в газете «Монд» на французском языке. Совершенно случайно наткнулся.

Я не слушал ни одной радиостанции до «Архипелага ГУЛАГ» Солженицына. Вот когда по «Свободе» стали читать «Архипелаг…», я включил радио и стал слушать. Слушал – и мурашки по телу! Отказывался верить. И не я один. Патриарх Алексий однажды рассказывал, как пытали и расстреливали священников на Бутовском полигоне, и некто из сильных мира сего спросил: «Как пытали?! Как в гестапо – иголки под ногти? Мы не можем в такое поверить!» Поэтому после развала Союза у многих, включая меня, был долгий период переосмысления советского прошлого. У некоторых он продолжается до сих пор, и к самой личности Сталина у людей разное отношение. Наш президент, насколько я знаю, не сталинист. Например, он очень часто в закрытом, непубличном режиме говорил, что СССР много задолжал Русской православной церкви, подвергая ее гонениям. Он осознает, что долги пора отдавать. И в этой части с ним можно согласиться.

Поскольку у меня все букинисты были знакомые, я скупил все стенографические отчеты партийных съездов сталинского периода, которые были запрещены к продаже, но из-под полы, естественно, продавали. У меня все это было. И я понимал, что не так все однозначно в нашей истории, как объясняли в школе. Кроме того, у меня был интерес, я не скажу к поэзии, но к литературе. Мне было это интересно читать. На Кузнецком Мосту и на Пушечной улице по выходным был черный рынок книг. Там продавали то, что нельзя было купить в магазинах. Я ходил туда и покупал там то, что тогда не печаталось – Мандельштама, Андрея Белого, футуристов. Причем меня не интересовали книги эмигрантского издательства «Посев». И первая книга, кроме «Архипелага…», которую я купил на этом черном рынке, это были «Гадкие лебеди» Стругацких. Я был большим фанатом братьев Стругацких. И я точно понимал, что это про Советский Союз. Она была в жутком машинописном сфотографированном виде, переплетенная. Как сейчас помню, купил ее за 40 рублей. Для того времени это безумные деньги – средняя зарплата тогда была 80 рублей.