Читать «Мифогенная любовь каст (Том 2)» онлайн - страница 72

За жизнь его, честь и свободу.

Настанет пора, и восстанет народ,

Великий, могучий, свободный.

Вы отдали все, что могли, за него,

За подвиг его благородный...

Дверь вдруг осторожно приотворилась и в нее кто-то вроде бы заглянул.

- Есть кто живой? - раздался неуверенный голос. Парторг мгновенно вскочил с лавки. Перед ним стоял Бакалейщик.

Это было так неожиданно, что Дунаев в первый момент остолбенел. Бакалейщик был без оружия, даже без гитары - он растерянно топтался на пороге, глядя на Дунаева так, как будто видел его впервые.

- Извиняюсь, добрый человек, вот побеспокоил... - бормотал он. - Вот радость-то... видеть живого человека... А я-то третьи сутки по лесу мыкаюсь... Одичал совсем. Вы... Вы лесничий будете? - Мутные черные глазки из-под тяжелых бугристых век смотрели просительно, умоляюще. Бакалейщик действительно выглядел изнуренным - одежда рваная, вся в пыли, остатки волос на висках и затылке взъерошены. Дунаев молча смотрел на него, думая, что ему делать в этой ситуации. Его поразила наглость и дерзость врага, явившегося к нему вот так, запросто, прямо в саму Избушку и ломающего перед ним тут какую-то идиотскую комедию.

- Я понимаю... Сейчас время такое... Никто никому не доверяет, залепетал Бакалейщик, роясь в кармане и доставая какую-то мятую бумажку, - Я Изюмский Григорий Трофимыч. Работник торговли. Я из Опреслова, что за Воровским Бродом. Знаете небось. Там магазинчик был, бакалейный, а я там работал продавцом. Там прямо на рыночной площади, сразу за рыбным рядком. Да вы должны знать, у меня со всей округи отоваривались... Или вы в Болотное ездили?

Дунаев продолжал молчать. Он взял протянутую ему потрепанную бумажку это оказалось удостоверение, выданное полицейским управлением поселка Опреслова о том, что г-ну Изюмскому Григорию Трофимовичу разрешена торговля бакалейным товаром в магазине у церкви Всех Скорбящих на рыночной площади. Под текстом стоял лиловый, выцветший штамп с орлом и свастикой.

Бакалейщик был явно встревожен молчанием Дунаева.

- У меня и крупу брали, и макароны, и жир... - залепетал он, - Но тут полицаи заподозрили, что я партизан подкармливаю... Ну, нагрянули... Но меня предупредили, что надо бежать, что на меня в комендатуре уже смертный приговор подписан - повесить за пособничество. Я побежал, милый человек, побежал, знаете ли - кому жизнь не дорога? Думал, может, на пепелище выберусь, а там прямая дорога на Мизры, а в Мизрах партизаны, все у нас говорят... Думал, может, буду партизанам кашу с маслом варить, раз уже меня за это к смерти приговорили. Но заблудился... Видать, от страху ориентацию потерял. Думал, придется мне голодать вскорости, но тут гляжу - дымок из-за деревьев подымается... Вышел и вижу ваш домик, уж как я обрадовался, как обрадовался - просто на слезу пробило. Никак, бывшего лесничего домок, думаю. И точно... Я ведь давно уже в лесу брожу, а припасы все уже третьего дня вышли, что я с собой прихватил. Если бы не ягоды да грибы, даже не знаю, как добрался бы. Вы уж по доброте человеческой не прогоняйте меня. Мне бы... Мне бы поесть чего-нибудь... Измучился я... - Мутная маленькая слеза скользнула по его дряблой щеке.