Читать «Мисс Страна. Шаманка» онлайн - страница 119

– Сильней, – спокойно соврала Сандугаш.

Федор-то не мог читать ее мысли и чувства, и не мог знать, что она врет.

3.

К счастью, кроме выставки портретов из коллекций провинциальных музеев, других выставок не было, а на эту толпа жаждущих прекрасного не рвалась. Сандугаш и Федор спокойно купили билеты.

– В каком зале портреты конца восемнадцатого века? – спросила Сандугаш у старушки-смотрительницы.

Федор удивленно на нее воззрился. А она… Нет, она не знала, потому что эта часть его воспоминаний была тайной даже для него самого. Просто она надеялась.

– Первый зал весь посвящен восемнадцатому веку, от начала и до конца, портретов того периода не очень много, зато девятнадцатый, – начала было старушка, но Сандугаш перебила ее:

– Спасибо.

Она просто не могла ждать. Она так надеялась, так надеялась, что увидит сейчас лицо Мирона и сразу его узнает, и сразу вспомнит все то драгоценное, забытое, что чудилось ей – не то как мечта, не то как истинное воспоминание… Что сразу кончится эта мука непонятности – и наступит ясность.

Она всматривалась в каждый, каждый мужской портрет, пока вдруг в мысли ее не ворвался мужской стон: «Фленушка!»

– Мирон! – всхлипнула Сандугаш и обернулась…

Федор Птичкин стоял на противоположном конце зала. В углу. И смотрел на какой-то потемневший, потускневший от времени портрет…

Женский.

Сандугаш подошла, чувствуя, как трясутся у нее ноги, как сухо стало в горле.

Женщина на портрете была одета по моде конца XVIII века: очень открытое платье из бледно-розового атласа, пышно взбитые, но не припудренные, свои, русые волосы, увенчанные маленьким кружевным чепчиком с розовой лентой. А между платьем и чепчиком – Сандугаш сначала никак не могла рассмотреть, никак не могла сконцентрироваться…

Отдельные детали фиксировало сознание. Вот кожа, гладкостью подобная жемчугу, очень белая, с розовым отливом. Вот округлое плечо и мягко круглящийся овал лица. Вот ямочка на нарумяненной щеке, и губы, похожие на лук Амура, чуть вздернутый носик и большие, очень большие, ясные серые глаза, распахнутые изумленно и радостно, словно не на художника смотрела эта женщина, а на любимого, которого не ждала, а он пришел…

Эта женщина была совершенно не похожа на Сандугаш. Ни единой общей черты не было у них, ни единой. И все же – Сандугаш смотрелась как в зеркало. И память стирала слои потускневшего лака и краски, и она видела снова то лицо, и вспоминала, как гордилась белизной и гладкостью кожи, и нежным своим румянцем, в эпоху, когда оспа столь многих делала рябыми, как чернила брови, казавшиеся ей недостаточно густыми, и радовалась, что ресницы зато густые и длинные, и как окунала кончик пальца в фарфоровую баночку с темно-красной помадой и подводила губы, чтобы ярче казались, чтобы четче был виден рисунок, а румянилась редко, свой румянец был хорош, только если к гостям, тогда рисовала на щеках аккуратные «яблочки» и слегка пудрила нос и плечи… Но Мирон не любил пудры на ее коже и кармина на ее губах, и она всегда умывалась прежде, чем идти к нему. С первого дня спали они в одной постели, хотя у большинства дворян их положения и состояния в ту эпоху были разные комнаты, однако они не хотели разлучаться на ночь, они любили засыпать, прикасаясь друг к другу, ощущая дыхание друг друга… И как же любил он расплетать ее косу, распускать волосы по плечам, говорил: «Ты краса моя, ты как с картины красавица!» – «С какой картины?» – «Не то Венера, не то святая Мария Египетская, обнаженная и одетая только своими волосами…» – и вгонял ее в краску, и ему так нравилось, как густо краснела она лицом, шеей и даже грудью, как краснеют только очень стыдливые женщины с очень нежной кожей. Сандугаш вспомнила запах Мирона. Вкус его губ. Вкус его тела, когда она целовала его грудь и живот. Вспомнила многое… Но не вспомнила его лица. Она не могла вспомнить его лицо!