Читать «Мечта о Просвещении (Рассвет философии Нового времени)» онлайн - страница 7

Итак, 10 ноября 1618 г. Декарт пытался прочесть на доске объявлений математическую головоломку на фламандском языке и попросил прохожего, Исаака Бекмана, перевести написанное на латынь. Будучи старше Декарта на семь лет, Бекман только что получил степень по медицине, а на жизнь зарабатывал инженерным делом и свечным ремеслом. Он интересовался приложением математики к механике, объяснением закономерностей физических явлений с точки зрения свойств их составных частей — это был распространенный подход к науке в Нидерландах конца XVI в. Между двумя мужчинами завязалась крепкая дружба, и Декарт, в сущности, стал учеником Бекмана, используя свои математические способности (явно превосходившие способности Бекмана) для решения задач, поставленных учителем. Способствовал ли Бекман тому, что, как утверждал Декарт, на него в возрасте 23 лет, через год после первой встречи с Бекманом, снизошло откровение, неясно. Случилось это так: отходя ко сну после дневных размышлений, Декарт открыл «основы удивительной науки», после чего его посетила череда ярких сновидений, изменивших, как он утверждал, его жизнь. Возможно, что в действительности это было нервное истощение, а не интеллектуальный прорыв, каким его позже изобразил Декарт. В любом случае в течение нескольких лет он, кажется, встал на путь познания, сосредоточившись на естественных науках и математике.

Декарт понимал трудности, с которыми столкнется как новатор. Он справедливо опасался, особенно услышав о том, как инквизиция обошлась с Галилеем, что церкви и учебным заведениям некоторые его научные труды могут показаться неприемлемыми. Галилея порицали в том числе за повторение главной «ошибки» Коперника, а именно за гелиоцентризм. Церковь по-прежнему настаивала, что Солнце вращается вокруг Земли и никак иначе. В конце концов, как сказано в Псалмах, землю нельзя поколебать; в Книге Бытия говорится, что Земля была сотворена прежде Солнца; а Иисус Навин велел Солнцу и Луне стоять, пока дети израилевы сражаются с аморитянами, чего он не стал бы делать, если бы Солнце и без того было неподвижно. Декарт знал, что Земля движется. Он писал своему старому другу Марену Мерсенну: «…если учение это ложно, то ложны и все основоположения моей философии». В 1633 г., когда вести об обвинении Галилея достигли Декарта, он отменил готовившуюся публикацию своего первого главного научного трактата «Мир». Несмотря на то что ему вряд ли что-то могло грозить в протестантской части Нидерландов, где он тогда жил, или во Франции, где не было инквизиции, а Галилею сочувствовали, Декарт делал все возможное, чтобы избежать ссоры с церковью. В создавшейся ситуации его научные исследования в известной мере подошли к концу.

Один из уроков суда над Галилеем заключался в том, что религия и наука не могут игнорировать друг друга. Если работу Декарта надлежало воспринимать так, будто он новый Аристотель, чего тот, несомненно, хотел, тогда ему следовало найти способ умиротворить богобоязненных людей. Ничего Декарт не желал более, чем чтобы его научные труды использовались в качестве учебных пособий в таких заведениях, как иезуитский колледж в Ла-Флеше. В этом одна из главных причин, почему Декарт решил представить свои работы в контексте более широкой философской системы. Если бы он смог продемонстрировать не только то, что его наука основана на неопровержимых принципах, но также и то, что с ее помощью он сможет утвердить религиозные истины в обновленном и улучшенном виде, тогда Декарту было бы нечего опасаться. Именно это он попытался сделать в 1637 г., когда опубликовал в одном томе четыре короткие книги: три научных очерка и предваряющее их «Рассуждение о методе». Очерки должны были показать, чего можно достичь с помощью его подхода к науке. С гордостью писал Декарт другу: «Сравни выводы, к которым я пришел… о зрении, соли, ветрах, облаках, снеге, громе, радуге… с теми, к которым пришли другие». Вводное «Рассуждение» должно было показать, помимо прочего, как могли бы обогатить друг друга религия и наука, если бы шли рука об руку.