Читать «Меч и плуг (Повесть о Григории Котовском)» онлайн - страница 111

Собираясь с мыслями, Котовский нагнул голову. Полтора года назад по здешним местам прошел Деникин. Тогда, в очень трудные для Советской власти дин, мужик не принял белого генерала с его офицерскими полками, лишил своей поддержки. Для крестьянства Деникин был чужой. Но считает ли мужик своим Антонова? Здесь следовало задуматься поосновательней, чтобы не наломать в горячке дров. На первый взгляд кажется, что Антонов пользуется широкой поддержкой населения. Настолько широкой, что нынешней весной «мужичья Вандея» создала серьезную угрозу союзу рабочего класса с крестьянством. Однако, сколько это может продолжаться? Для победы недостаточно одного отрицания, необходимо что-то утверждать. Антонов объявил войну Советам. А что утверждает? Он называет себя «защитником трудового крестьянства», но в то же время обязался вернуть прежним хозяевам всю конфискованную землю. Он хочет угодить тем и другим. Но два арбуза в одной руке не удержать. Обещание вернуть землю прежним хозяевам делает его смертельным врагом мужика, того самого, который, как считается, составляет его силу. Где же выход? А его нет. Рано или поздно Антонов останется наедине со своей неутоленной злобой. Без конца убегать и прятаться скоро надоест всем, для поддержания духа требуются победы, а у бандитов остались лишь расправы над мирным населением и пленными. Этим духа не поднимешь… Досадно, что в уездах здорово поработала антоновская пропаганда, но постепенно крестьянство узнаёт истинное положение дел, избавляется от неправильного представления о Советской власти. «Партизаны», оголодавшие в лесах, злые от неудач, надоели мужику хуже горькой редьки.

Выслушав, Какурин с одобрением кивнул. Добавляя к сказанному, он развил собственную мысль о восстании. Он считал, что Россия уездная и Россия городская всегда жили неодинаково — обитателями разных этажей одного большого дома. Всяческим наполеонам и наполеончикам сильно помогало то, что громкие события в городах долетали до уездов неузнаваемо искаженными, точно эхо от нескольких скал. Ну и к тому же непомерное честолюбие таких людей, как Махно, Григорьев, Антонов, Тютюнник, — мало ли их! — сумевших умело использовать трудности военной опустошительной поры. Но если взглянуть на все эти «вандеи» сверху, как бы с расстояния времени, то разве не теряют они сразу же своего устрашающего впечатления, не воспринимаются ли как всего лишь отдельные уездные бесчинства? Как военный человек Какурин был убежден, что разгром повстанцев — дело времени. Шансов на успех у них никаких. Страсти в республике отстоялись, все понемногу устанавливалось свои места, и пусть еще кипятятся некоторые уезды, провозглашая всяческие доморощенные лозунги, чтобы оправдать самый обыкновенный разбой, — борьба с ними походит на последнюю приборку после огромной передряги.