Читать «Мертвый Брюгге» онлайн - страница 2

Жорж Роденбах

— Сударь, я должна была убирать сегодня комнаты, потому что завтра праздник.

— Какой праздник? — недовольным тоном спросил Гюг.

— Как? Вы не знаете? Праздник Введения во храм. Я должна пойти к обедне в Бегинаж. Этот день равен воскресенью. Завтра я не могу работать, поэтому я убираю комнаты сегодня.

Гюг Виан не скрыл своего неудовольствия. Она хорошо знала, что он желает присутствовать при уборке. В этих двух комнатах находилось слишком много драгоценностей, воспоминаний о Ней и о прошлом, чтобы предоставить служанке убирать там одной. Он желал иметь возможность следить за нею, за ее движениями, проверять ее осторожность, видеть степень ее почтительности. Он хотел сам дотрагиваться — если нужно было их снять с места, чтобы стереть пыль — до тех или других дорогих безделушек, вещей умершей, подушки, экрана, вышитого ее руками… Ему казалось, что прикосновение ее пальцев ощущалось повсюду, среди этой неприкосновенной и все еще одинаковой обстановки, диванов, кушеток, кресел, на которых она сидела и которые, так сказать, сохранили форму ее тела. На занавесках оставались увековеченные складки, которые она им придала. Ему казалось, что надо с осторожностью мыть губками и вытирать светлую поверхность зеркал, чтобы не стереть отражения ее лица, скрытого в глубине. Но больше всего Гюг старался сохранить и сберечь портреты бедной умершей жены, — портреты, снятые в различное время, повсюду разбросанные, на камине, маленьких столиках, на стенах, и в особенности — какая-нибудь случайность с ними могла бы разбить ему его душу! — он дорожил этими длинными волосами, которые он не пожелал запереть в ящик комода или в какую-нибудь темную шкатулку — что равнялось бы заключению их в гробницу! — а предпочел, видя, что они остаются живыми, неизменного золотого оттенка, оставить их распущенными и видимыми, точно это была бессмертная частица ее любви!

Чтобы постоянно созерцать эти волосы, точно продолжавшие ее существование в этой всегда одинаковой комнате, он поместил их на безмолвном отныне пианино, просто распущенными, точно прерванную косу, разбитую цепь, канат, уцелевший от кораблекрушения! Чтобы спасти их от осквернения, сырого воздуха, могущего изменить их цвет, как бы оксидировать их металлический оттенок, ему пришла в голову мысль — наивная, если бы она не была трогательной! — заключить их под стекло в прозрачную шкатулку, хрустальный ящик, где покоилась бы обнаженная коса, которой он желал поклоняться вечно.

Ему, как и всем безмолвным окружающим предметам, казалось, что с этими волосами связано их существование и что они являются душою жилища.

Барбара, старая служанка-фламандка, немного хмурая, но преданная и заботливая, знала, как осторожно надо обращаться с этими предметами, и подходила к ним с дрожью. Необщительная, в своем черном платье и чепчике из белого тюля, она имела вид сестры-привратницы. К тому же, она часто ходила в Бегинаж повидать свою единственную родственницу, бегинку, сестру Розалию.

От этих посещений, от этой благочестивой привычки, она усвоила любовь к тишине и скользила по комнатам, точно всегда шла по церковным плитам. Она не вносила ни шума, ни смеха в печальный дом Гюга Виана, и он привык к ней с самого своего приезда в Брюгге. У него не было другой прислуги, и она сделалась ему необходима, несмотря на ее невинную тиранию, ее причуды старой девы и ханжи, ее желание действовать по-своему, проявившееся и в этот день, когда она из-за священного праздника привела в беспорядок комнаты, несмотря на его строгие приказания.