Читать «Мемуары на руинах (Жизнь актрисы в письмах и дневниках)» онлайн - страница 18

Марина Леонидовна Старых

Что я помню от того приезда? Муза ходила на танцы в клубе, никому не было до меня дела, и я отрывалась с местной пацанвой. Боже, чего мы только не ели из дикорастущих трав! И у всего были приличные названия – какая-то «капуста» – трава с жирными, сочными стеблями, какие-то недозревшие семенные коробочки… В Сосне плескались, вылавливали местных устриц: те, что широкие – «бабки», те, что вроде мидий – «дедки». Ходили к тёте Кате на край слободы за козьим молоком. Свобода! Страшные грозы, которые намного страшнее в деревне, а потом – счастье бродить по тёплой, мягкой глиняной луже!

Второй раз мы приехали с отцом к бабушке после его операции. Мне было четырнадцать, ему, соответственно, 38. В пути нас никто не принимал за отца и дочь. Хотя, если бы люди были повнимательнее… Вечерами я вслух читала отцу «Войну и мир», сама мало что понимая. Бабушка Наталья мне не понравилась: толстая, с отвисшими губами, она страшно храпела по ночам, не давая спать. Отец почему-то решил отправить меня на пару дней в деревню к дальним родственникам. Но разве можно оставлять Марусю без присмотра! Там, в деревне, потрясли бесконечные поля цветущей гречихи! Всё советское население тогда слушало радио, а по радио всё время передавали песни в исполнении хора Пятницкого, и Маруся, «русская душой», знала их все наизусть: и про «Ой ты, рожь, ты о чём поёшь?» и про «в поле за околицей трата татата, и шумит и клонится золотая рожь..» ну, в общем «на тропинке узенькой встретились они»… и «лён мой лён, кругом цветущий лён, а тот, который нравится – не в меня влюблён!» – очень актуальные темы для девочки- подростка 66 года, не знающей, что такое «Дом-2». Итак, поля – полями, а вечером – завалинка. Все краснощёкие спелые девицы собираются вокруг гармониста, который нарочито гнусавым голосом (так принято) исполняет, подражая блеянию козла: «Ты мне вчера сказааааааааала, что позвонишь сегодняяяяяяяяяяя…» Восторг, аплодисменты, но девушкам понадобилось пописать. Ночь уже вроде как спустилась, поэтому всей компанией отправились в ближайший проулок. А там, в доме мужик, видимо, в одиночестве выпивал, ну и выбежал в трусах и майке, размахивая топором. Вся компания «пырскнула», Маруся, мало того, что долго не могла натянуть трусы, а, значит, бежала последней, но, к тому же, поскользнулась на куче мелкого кокса и ободрала себе кожу на всей правой ноге. Родственники, как водится, лечили рану свежей мочой, но, когда папа приехал забирать дочь, у неё температура была под сорок. Как описать разочарование отца, вложившего в дочь всего себя, дочь, которую и на день нельзя оставить, чтобы она во что-нибудь не вляпалась! Как описать бесконечные перевязки и торжественные фланирования по городскому бульвару (традиция, оставшаяся с дореволюционных времён в городе, в котором «нет театра») с забинтованной сверху до низу ногой, пахнущей на весь бульвар вонючей мазью Вишневского?