Читать «Между Азией и Европой. От Ивана III до Бориса Годунова» онлайн - страница 205

Во второй половине XVI века, при Иване Грозном, население Дикого Поля стало интенсивно русифицироваться. Усилился приток из русских областей – следствие государственного террора и помещичьих притеснений. Как пишет С. Соловьев, «понятно, что эти люди, предпочитающие новое старому, неизвестное известному, составляют самую отважную, самую воинственную часть народонаселения».

Другое точно такое же движение происходило на западе Степи, со стороны Литовской Руси, где тоже находилось немало любителей пусть рискованной, зато вольной жизни.

Помимо этого самопроизвольного процесса зарождению казачества способствовала и государственная потребность. Обе русские страны – и Московская Русь, и Литва – нуждались в некоем «буфере», который защищал бы земледельческие области от набегов крымских разбойников. Так сформировались две основные группы казачества: западная, жившая вдоль Днепра, преимущественно тяготела к польско-литовскому государству; восточная, сначала кочевавшая, а затем осевшая вдоль Дона, была больше связана с Москвой. Очень условно эти воинские конгломераты (впрочем, весьма непрочные и часто мобильные) можно назвать «малороссийским» и «великорусским» казачествами. И Москва, и Литва всё время пытались подчинить казацкую вольницу своему контролю. Иногда это получалось, иногда – нет.

Казак. Литография XIX в.

В конце шестнадцатого века малороссийское казачество было и многочисленнее, и политически активнее великорусского: во-первых, вследствие большей заселенности украинских земель, а во-вторых, из-за меньшего давления со стороны децентрализованного польско-литовского государства. После Люблинской унии (1569) правительство Речи Посполитой попробовало приручить пограничную вольницу, для чего был введен «реестр», записываясь в который, казаки поступали на королевскую службу, но основная масса казачества осталась никуда не приписанной и считала себя независимой от короны. Увеличиваясь численно и укрепляясь организационно, степное воинство стало существенной силой, которая могла быть и очень полезной, и очень опасной для государства. Казацкие вожди, сплошь люди яркие и непокорные, легко переходили из лагеря в лагерь: то служили Польше, то Москве, а случалось, что и заключали союзы с ханом или султаном.

Рассказывая о малороссийском казачестве, нельзя не упомянуть о двух исторических деятелях, которых называют создателями этого воинственного субэтноса, что не совсем верно – казачество появилось раньше, но самостоятельным явлением политической жизни оно действительно стало благодаря этим незаурядным вождям. Пестрота и извилистость их биографии наглядно отражает непредсказуемость всего казачества в целом.

Интересно, что оба по происхождению были не бродягами, а аристократами.

Евстафий (Остафий, Остап) Дашкевич (ок. 1470–1536), отпрыск киевского боярского рода, был в числе русских литовцев, перешедших на службу к Ивану III. В 1508 году, во время мятежа Михаила Глинского, он был отправлен на подмогу промосковскому магнату, но когда восстание провалилось, перебежал к Сигизмунду I. Отважный и опытный военачальник, Дашкевич получил должность старосты (наместника) Черкасского, в обязанность которого входила защита литовской границы от татарских набегов.

Староста начал строить вдоль Днепровского рубежа «сечи», небольшие деревянные крепости, каждая из которых должна была охранять ближние селения. Не имея достаточно войска, Дашкевич стал комплектовать гарнизоны из местных жителей и степных искателей приключений, обеспечивая их продовольствием и снабжая оружием. Считается, что он – первый, кто приучил казаков к «огненному бою».

Через некоторое время «личная армия» черкасского старосты сделалась внушительной силой, которая использовалась не столько против татар, сколько против Москвы. Дашкевич неоднократно водил полки на Русь, причем по меньшей мере дважды в составе не литовского, а крымского войска.

Еще причудливей сложилась судьба легендарного князя Дмитрия Вишневецкого (1517–1564). Один из крупных литовских православных магнатов, через полтора десятилетия после смерти Дашкевича он был назначен на ту же ответственную должность – черкасского старосты и тем самым получил возможность управлять казачьими крепостями. Будучи человеком честолюбивым, Вишневецкий быстро понял, что в его распоряжении находится мощный инструмент, который вовсе необязательно должен служить королю, а может действовать и независимо. Дмитрий Иванович объявил себя казаком и в дальнейшем вел себя так, словно является суверенным владыкой, вольным заключать союзы с кем пожелает. Он старался использовать выгоды расположения между тремя главными политическими игроками: Русью, Литвой и Турцией.

Сначала Вишневецкий попробовал завести дружбу с султаном, для чего отправился в Константинополь. Турки не поняли всех выгод этого предложения, и тогда черкасский староста сблизился с Москвой. Это было время, когда Иван IV, готовясь к Ливонской войне, запугивал крымского хана, предпринимая военные демонстрации, и новый союзник пришелся очень кстати. Вишневецкий помог русским войскам в двух походах, а в 1558 году, видя силу Москвы, окончательно перешел к ней на службу.

Какое-то время князь был в милости у царя, получил на Руси богатые вотчины. Иван Грозный, как раз женившийся на кабардинке Марии Темрюковне, даже собирался посадить Вишневецкого на престол вассального кавказского государства. Дмитрий Иванович попробовал утвердиться в Пятигорске, но не получил достаточно поддержки из Москвы, все глубже увязавшей в Прибалтике.

Обиженный на царя, Вишневецкий перебежал к польскому королю, вновь вернувшись в казацкий край. Долго на месте, однако, он не просидел и отправился в Молдавию воевать с турками, рассчитывая добыть господарский трон. На этом бурная карьера «казацкого царя» и закончилась. Турки разгромили его войско, захватили Вишневецкого в плен и предали медленной, мучительной казни: подцепили крюком за ребро и подвесили на стамбульских воротах. В польской хронике написано: «Был он жив до третьего дня, после чего турки застрелили его из лука за то, что он проклинал их Магомета».