Читать «Машина неизвестного старика (Фантастика Серебряного века. Том XI)» онлайн - страница 70
Александр Грин
— Эй, Крацер… брось сюда сучок, или хоть винтовку… Скорее, я не могу выбраться…
Крацер подошел совсем близко к берегу и сел:
— Это вы, лейтенант… И вы думаете, я помогу вам? О, нет!
Голос его был тверд и спокоен.
Лейтенант понял. Он молил, заклинал Крацера то со стонами угроз и проклятий, то со слезами мольбы и унижения. А липкая грязь доходила ему уж до шеи. Было трудно шевелить руками и едва-едва подымалась сжатая грудь, чтобы вздохнуть.
Крацер сидел молча и смотрел на безумные глаза офицера.
Он не радовался страданиям лейтенанта: как грозный и справедливый судья при совершении акта правосудия, он был совершенно спокоен.
Ему даже было жаль чуть-чуть его.
Он встал и взял в руки винтовку:
— Лейтенант… Вы видите еще? Вот все, что я могу для вас сделать… Поняли?
Потухающее сознание лейтенанта прорезала яркая мысль только на мгновение. Прежде, чем он понял, — Крацер выстрелил, а когда дым разошелся, на поверхности быстро затягивавшейся зеленой травы неуклюже торчал только медный наконечник каски.
Через секунду и он исчез.
БРЕД
Доктор покачал головой.
— Нет, сестрица, не выживет… Рана ничего бы… Но два дня в этакой обстановке… Ведь это, знаете…
Не кончил, еще строже качнул головой и пошел к следующей койке:
— Вы, впрочем, последите за ним, микстуру давайте… Организм, знаете, железный… Может быть…
Пожал плечами, на мгновение задумался и наклонился над новым лицом, привычно чередуя внимание между одинаковыми койками, одинаковыми лицами. Молча стала рядом сестра.
Тяжело скрипнула койка сзади.
— Сестрица… Я… я…
Она торопливо подошла. Тот задыхался, едва разжимая ссохшиеся губы, едва поворачивая в сухом рту словно одеревеневший в долгом беспамятстве язык. Но кое-как сумел выговорить:
— Сестрица… Я слышал…
Она совсем низко наклонилась над ним, успокаивая ласковым прикосновением нежных рук, стараясь понять, рас слышать.
— Не выживу… А я не хочу… Я хочу рассказать… Хочу… Тогда умру… Я скажу… скажу…
Не выдержал напряжения последних сил и умолк, впадая в беспамятство. Доктор прислушался к его дыханию и смущенно развел руками:
— Я всегда говорю — может быть… Ничего верного нет в медицине… Ничего…
И с любопытной улыбкой обратился к сестре:
— Ведь это кризис у него, сестрица… Теперь выживет, наверное… И как он мог слышать… Как…
Махнул рукой, точно досадуя на непорядок в его обходе, и опять двинулся дальше.
— Вы оставайтесь с ним, пока…
Сестра осталась.
Было что-то особенное и в словах этого раненого, впервые разомкнувших его потрескавшиеся губы за время пребывания в госпитале, было что-то особенное и в его бледном лице, странно выделявшемся из сотни других таких же бледных лиц, неподвижно покоившихся на белых подушках длинного ряда коек. Гримаса боли, искажавшая углы его губ, словно занемела в одном осязании чего-то ужасного, неотвратимо близкого, всегда стоявшего рядом с ним.
А ожившие теперь черты лица то и дело сквозили выражением страшного напряжения. Точно каким-то только желанием мучилось все тело и смутный инстинкт толкал, напрягая все душевные и телесные силы, только на оправдание этого желания. И это было так ясно в чертах его лица, что невозможно было отвести взгляда от него, невозможно было трезвым рассудком задушить желание чем-то прийти ему на помощь.
