Читать «Машина неизвестного старика (Фантастика Серебряного века. Том XI)» онлайн - страница 30
Александр Грин
Вот машина останавливается. Людское море встретилось с новым людским прибоем и остановилось. Теперь аппарат в центре этого моря.
Бешеным движением повертывает Лирон какой-то рычаг, и на потолке длинной каюты открывается широкий кусок, стальной кусок. Яркое солнце врывается сверху, и дикий рев немецких солдат туманит сознание и заполняет каждый атом воздуха.
— Пора, пора, Сенди! — кричит Лирон. — Да здравствует Франция!.. Да здравствует родина!..
Но Сенди не слышит. Его лицо обращено к небу, и в глазах безумная радость какого-то достижения, о котором можно думать только во время молитвы…
Рука Лирона нажимает рукоятку № 23, и Лирон чувствует, как что-то большое и темное надавливает ему на грудь…
Вихрь огня и едкого дыма похоронил машину неизвестного старика…
Вечером французские войска отбросили смятенную прусскую армию, а пред сном триста тысяч солдат молились о тех людях, которые купили своей кровью победу…
«СТРАННЫЙ» ДНЕВНИК
1
После некоторых размышлений я решил, наконец, сделать этот странный дневник достоянием общества.
Я знаю, что появление его в печати не пройдет для меня безнаказанным: некоторая группа людей безусловно остановит на мне пристальное внимание; и, может быть, вскоре со мною случится то же, что и с автором этого дневника.
Однако решение мое непреклонно, и я осуществлю его во что бы то ни стало.
2
Отрывок первый
…Наконец я нашел то, что надо.
Это не дача, а домик в лесу — бревенчатый, маленький, стоящий совсем в стороне от селения и станции.
Вокруг — только сосны.
Сквозь густую и крепкую зелень приятно глядеть на небо.
Когда идет дождь, или поет морской ветер, стряхивая небрежно с мокрых иголок голубые огни, широкие щели в стене позволяют мне слушать зеленую музыку леса.
А в тяжелые знойные дни я лежу на ковре и отмечаю в душе каждый треск, каждый шорох, неизвестно кем вызванный в глубине притаившейся чащи.
Иногда появляется желание взобраться на кровлю. И я это делаю.
Там у меня — флаг. Широкое, тонкое полотнище.
Трехцветное.
Размотав тонкий шнур, я спускаюсь.
И когда, под едва ощутимым томлением воздуха, полотно разовьется, хлестнув неожиданно свободным концом, сам не умею сказать — почему — сразу свежее становится: может быть, самый звук этот таит в себе что-то прохладное; а, может быть, ухо привыкло слышать его с тонкой мачты идущего корабля, когда морской бриз пружинит рубаху и щекочущим холодком пробегает под мышками.
По ночам звуки леса иные, чем днем. И мне кажется, что в эти часы между синих стволов, овеянных дымкою призрачных испарений, проходит та тайная полоса жизни, на которую смотреть не дано ни одному человеческому глазу.
Отрывок второй
Сегодня меня потянуло на станцию.
В шесть часов вечера приходит почтовый поезд.
К этому времени собираются дачники и ждут вечерних газет.
Есть своеобразная, острая прелесть — показаться чужим; человеком, пришедшим из леса, чтобы купить газету и скрыться опять: может быть, на день, до следующей почты; а может быть, и навсегда.
Сознание полной оторванности делает смелым, освобождает от многого и облекает обычные действия в былину красивой таинственности.
