Читать «Мастер облаков» онлайн - страница 48

Но здесь — ветер. Сюда не поднимаются сны Верховного. Здесь — бодрость, бессонье, самодеятельность, свобода.

Внизу кочковатыми скатертями простираются заснеженные поля; неровным ковром, то густо, то разреженно занимают землю леса.

В искаженной линзе горизонта грядет беспредельный рассвет над страной, покрытой облачными островами.

Ветер обдает лицо синими, лиловыми, розовыми потоками снега — это так кажется глазам на сияние рассвета. И мне так и видится: возношусь я древним божеством над этим серым, несвободным миром — сам в сиянии и неприкосновенности для тьмы. Протягиваю руку дальним берегам, словно молодой Пушкин, отраженный в разлете петербургских каналов, взлетаю вечно-юным аватаром, воплощением свободы, радости и рассказываю, повествую возрождающемуся миру о новом по-новому:

Шуми, шуми, послушное ветрило,

Волнуйся подо мной, угрюмый океан.

Это я кидаю слова прощания всяким-разным темным, замороченным Светловым. Раз ты такой знаток древнеиндийской мифологии, знать должон, что это такое — преодолевать океан! А значит это, дорогой вы наш Михаил Васильевич, разговорчивый, циничный и двуликий, переплыть океан — это значит победить сансару! Так ведь? Нужно переплыть океан, пока есть судно! Не упусти лодку человеческого тела! Вот и я, пользуясь случаем, хочу передать вам привет, бросая слова на ветер.

Лети, корабль, неси меня к пределам дальным,

По грозной прихоти обманчивых морей,

Но только не к брегам печальным

Туманной родины моей.

Это уж точно! Как будто лично мне говорит классик: моря — обманчивые, брега — печальные, скучные, унылые, старые, а родина — туманная, затуманенная дурманами-сновидениями Верховного.

Так что,

Шуми, шуми, послушное ветрило,

Волнуйся подо мной, угрюмый океан.

— и давай прощевай!

Подо мной морской рябью проносилась огромная страна, закутанная в шубы мифов, обвязанная байховыми шарфами, байками, сказаниями: вот города — в плотно нахлобученных ушанках, вот веси — в допотопных валенках, чтобы не убежать далеко. Вот вся земля, круглясь, словно сонное тело мальтийской «спящей леди» почивает. Дать ей пинка, оборвать, раздеть, пусть проснется, пораскинет умом, вскочит и побежит!

Я срываю ушанку, сдергиваю валенки — подавитесь своими махровыми подарками! — выкручиваю руки, — как из заломивших их канатов, — из чекистской шубы и швыряю ее ветрам на растерзание!

14. От Че Гевары до Чежопенко

— Ну-с, приступим, — произнес Юра, прищурившись, затаил дыхание и быстрым движением в низкой, уважительной позе вопрошающего опрокинул содержимое стакана в рот. — Ну, вы, батенька, даете. Еще бы минут десять — и поднимали бы мы не пламенного актера больших и малых театров, а замороженную скульптуру жертвам режима переохлаждения. — И подоткнул мне поближе к подбородку стаканчик с водкой. — Не пьянства окаянного ради, но здоровья вашего для, дядя Вова!

— Умеешь ты сказать, дядя Юра! Твое бы красноречие — да пред светлые Светловы очи, а не тратить втуне среди дремучих летучих партизан.