Читать «Марь» онлайн - страница 89

Правда, что касается чистоты в доме, то с этим было все в порядке. Первое, что бросалось Володьке в глаза, – это свежевыбеленная печь, или, по-местному, огок, которая занимала часть кухни и прихожей. Кухонка была небольшой, но уютной. Ее можно было рассмотреть уже с порога. Маленькое прикрытое занавеской окошко; на левой стене авануки – умывальник, у окна – обеденный стол, на котором покоилась ага – берестяная посудина с нарезанным хлебом, покрытым чистой салфеткой. Над печкой – арги, приспособление в виде железного прута с крючьями, на которых висело кухонное полотенце – соктор, ковш – соковун и еще что-то из утвари. На припечке – калан, большая кастрюля с едой. Рядом на стене – икэвье, полка для посуды. На плите – сковородка, или ковордо, под крышкой которой что-то там затейливо шкворчало. Здесь же рядом с полуразвалившейся печкой находились дрова – илавун и топор – сукэ.

В прихожей такая же простота. У самых дверей – небольшой коврик – кумалан, – сшитый из шкуры, взятой с головы сохатого; здесь же мулевун – ведро для воды, справа на стене – вешалка из оленьих рогов, или, по-местному, локовун, на которой висела верхняя одежда – унгу.

От порога в ту строну, где находилась гостиная со смежной спальней, вела чистенькая, слегка потертая по всей длине ковровая дорожка. Посреди гостиной лежала большая медвежья шкура, на которой стоял круглый древний стол, покрытый простенькой скатертью. Вкруг стола были расставлены обыкновенные, видавшие виды табуретки. На одной из таких табуреток, здешние люди этот предмет называют тэгэк, спиной к окну сидела Эльгина мать Марьяна – измученная болезнью еще не старая женщина с впалыми щеками и желтой, высушенной до пергаментной зрелости кожей на лице. Глаза ее были тусклыми и настороженными.

Бедная женщина… И какая хворь к ней привязалась? Теперь вот страдает. И все равно ходит кормить своих лис. Эльга ей говорит, чтоб она оставила работу, подлечилась, но куда там! Привычка быть при деле сильнее боязни умереть. Сегодня она уже дважды побывала на звероферме, а теперь вечер, рабочий день закончился. В доме тепло, но на ней силэкчик, душегрейка, а на ногах домашние унты из камуса – кулпэк. Ее больное дыхание смердило, как протухшее оленье мясо. Но Грачевский не подал виду – просто пожалел ее. Поздоровавшись, он замер в нерешительности.

Марьяна уперлась в него тяжелым больным взглядом и молчала. Видно, пыталась рассмотреть его. Такое было впечатление, что она будто бы прощупывает его душу, лезет в его мозги в попытке прочитать его мысли. Видимо, ей что-то не понравилось в нем, и она тяжело вздохнула.

– Мама, вот это и есть Володя… – робко произнесла Эльга, выглядывая из-за спины Грачевского. Та что-то прошамкала и закашляла. Она кашляла долго и отчаянно, и Володька вновь пожалел ее.

Когда к ней наконец вернулись силы, она что-то сказала Эльге по-эвенкийски, и та помчалась на кухню, после чего принялась накрывать на стол.