Читать «Мамины глаза» онлайн - страница 6

Олени вечером доверчивы…Их морды в дебрях темнотымерцают над погасшей речкою,над тайной шепчущей воды.Олений лик вплетен в созвучиеводы, ветлы и тишины.Река ведет свою излучину —а вы покоя лишены:что шепчет им вода вечерняя,смывая вкус травы дневной,даруя лицам их свечениеи этот царственный покой?

«Олень склонился над рекой…»

Олень склонился над рекой —рога, как взрыв над головой —и пьет неторопливо.Не потревожьте водопой,олений короток покой —чуть дольше взрыва.

Проводы

Спасенный эхом, звук вернется,но здесь его уже не ждут —уже захлопнуто оконце,и лишь ольхи недужный прут,быть может, на ветру качнется…Следы к дороге приведут.Уже телега отстучала,и безразлична вновь трава,лишь у дощатого причалаволна качается едва.Потом и речка замолчала,отговорив свои слова.А там и лодки след растает,и, завершая долгий круг,звук, ставший эхом, перестанеттревожить, наконец, мой слух…А дальше – тишина пустая.Да время валится из рук.

«Моя душа беременна любовью…»

Моя душа беременна любовью,Я чувствую, она вот-вот начнется,Когда пересечемся мы с тобою —И в каждой моей клетке вспыхнет солнце.И кровь по жилам брызнет водопадом,И оживет пропитое здоровье —Душа освобождается от яда,Когда она беременна любовью.Сходить с ума от брошенного взгляда,Уснуть в ногах, проснуться в изголовье…Мне больше ничего уже не надо,Когда душа беременна любовью.И если бы не наважденье это,Я точно что-то сделал бы с собою —Но ночь в окне сменяется рассветом,Когда душа беременна любовью.

«Такое время дня…»

Такое время дня,такое время года,что слава не нужнаи не нужна свобода.Должно быть, заодноноябрь и бездомность,когда твое окновзошло звездой бездонной.Похороню крылоу твоего порога —окно твое взошлонад бедною дорогой.Окно твое взошло,последним светом брызнув,и слово не спасло —такое время жизни.

«Я жизнь освобожу от штор…»

Я жизнь освобожу от шторИ сердце для нее открою —И зазвучит в душе мажор,И крылья вздрогнут за спиною…Жизнь улыбнется мне сквозь дождь,И губ моих коснется ветер —И я отдам последний грош,За счастье просто жить на свете…

На небе след моих губ

Итак, мы остановились на том, что, пройдя творческий конкурс, я приехал в Москву сдавать вступительные экзамены в Литературный институт. Профилирующим экзаменом была, естественно, русская литература. Но тут была одна тонкость. Поскольку институт был единственный на весь Советский Союз и поступать приезжали со всех республик, то многие абитуриенты окончили не русские, а национальные школы и русским языком владели постольку-поскольку. И вот для уравнивания шансов выпускников русских и национальных школ экзамен по литературе был в двух вариантах: русскоязычники, назовем их так, писали сочинение, ну а, скажем, националы – диктант. Накануне экзамена были вывешены списки, кто какой экзамен сдает. И тут я, к своему удивлению, увидел, что фамилия моя стоит в списке пишущих диктант. Первая моя реакция – бежать в приемную комиссию и требовать восстановления справедливости, то есть включения меня в число тех, кто сдает сочинение. А потом я решил, что делать это совершенно не обязательно. В конце концов я честно указал в анкете, что окончил русскую школу, а если меня, вероятно, по моей фамилии внесли в список «диктантников», то это не моя вина. Были тут, конечно, и корыстные соображения. Дело в том, что я был золотой медалист – и, значит, мог быть зачислен в институт по результатам одного (профилирующего) экзамена при условии получения отличной оценки. Такой был порядок в те благословенные времена, не знаю, сохранился ли он до наших дней. Если нет, то жаль нынешних отличников. Так вот, естественно, получить пятерку за диктант было куда как легче, чем за сочинение, где оценивалась не только грамотность, с которой у меня был полный порядок, а еще и художественная часть. А оценка последней – дело очень субъективное: кто как посмотрит. Так что я поблагодарил судьбу, сделавшую мне такой подарок, и спокойно отправился писать диктант. Как сейчас помню, диктовали нам отрывок из «Капитанской дочки», я с божьей помощью получил пятерку, а вот мой сосед, почему-то запомнилось мне его имя – Турсун Бостонкулов, киргиз, – получил двойку и очень возмущался, потому что списал у меня, как он говорил, все до последней буквы. Но, наверно, с киргизским акцентом.