Читать «Мальчишка в доме» онлайн - страница 2
Андрей Печенежский
Он встал, а я тотчас закрыл глаза и колени поджал повыше - наподобие того человека, который облюбовал это дерево первым; похожанин не шевелился по-прежнему, но я услышал его приглушенное бормотание, как только отец зашагал прочь по опушке; должно быть, он спал и жаловался на что-то во сне...
Тогда мы были, как все похожане: отец носил огромный серебристый плащ, укрывавший его почти до самой земли; у меня был плащ поменьше и тоже серебристый; мы кутались в наши серебристые плащи днем и ночью.
В пути похожане редко собирались вместе, еще реже видели они лица друг друга; капюшоны плащей вечно бывали надвинуты, и люди передвигались, сосредоточенно поглядывая под ноги, на твердь земную - на то, что принято было так называть.
Земная твердь; она раскисала и уносилась потоками воды в болотистые низины; она то липко захватывала, то лежала ускользающей слизью, и она не умела подолгу хранить наши следы; мне часто казалось, что нескончаемый поход, в который мы вовлечены по прихоти таинственного замысла, является как бы частью этих беспрестанных перемещений - того, что называется твердью, воздухом и водой; Серый ливень трудился давным-давно и все не иссякал; он тщательно разжижал, сминал и размазывал, больше ни о чем не заботясь; и другой земли я не знаю.
Мы останавливались в лесах и спали, обседая стволы деревьев; если к чему-нибудь прислоняешься, почти всегда возникает ощущение уюта.
Однажды я видел в лесу костер, но к нему было не протиснуться; помню трепыхание красного огонька - будто затухающее, вот-вот останется лишь дымный пепел; серебристые плащи безмолвно заслоняли это маленькое чудо; мне и сейчас невозможно понять, из чего тот костерок был сложен - неужели грязь и мокрая кора способны гореть? И от чего они могли быть зажжены?
Обычно, когда нам случалось набрести на скопление похожан, отец оставлял меня, бывало, что и надолго; он говорил: "Здесь должна быть какая-то работа" - и раньше я спрашивал, что такое работа, и предлагал пойти с ним; я думал, что смог бы делать все то, что принужден был делать он; отец только посмеивался: "Ты обожди, сынок, еще успеешь, это никуда от тебя не денется, ты обожди пока..."; и я ожидал терпеливо, и тогда он приносил что-нибудь съедобное; он говорил: "Ешь, это хлеб" - и я с жадностью поглощал глинистую массу, пахнущую костерным дымом; или он говорил: "Ешь, тебе надо подкрепиться, это вкусно, вот попробуй" - и я послушно жевал какие-то листья и корешки, и это действительно было вкусно; сам отец тут же засыпал, и водопад Серого ливня грохотал, грохотал по нашим плащам, отпугивая сны...
Вернулся он незаметно; просто я открыл глаза, а он уже был рядом, сидел, сутулясь, и мелкая дрожь пробегала по складкам его плаща - то ли от тяжести водяного сева, то ли оттого, что отец здорово озяб.
Он умел чувствовать мой взгляд, и спросил, не поворачиваясь:
- Проголодался?
- Ничуть, - возразил я, удивляясь правдивости слова.
- Знаешь, я ничего не нашел, - с усилием в голосе сообщил он. - Такой славный лес, и ни души...