Читать «Майя Кристалинская. И все сбылось и не сбылось» онлайн - страница 208

Ответы не заставили себя долго ждать. Майя Кристалинская

Глава пятнадцатая

Деревья умирают стоя…

1

В конце шестидесятых годов возле метро «Щербаковская» часто можно было встретить Майю Кристалинскую, идущую в сопровождении статного, среднего роста человека лет сорока пяти, с красивыми чертами лица, который внешностью своей и уверенной походкой напоминал сенатора — конечно же американского, своих у нас тогда еще не было, да и появившись, столь респектабельно они не выглядят. Майя Кристалинская шла рядом со своим мужем Эдуардом Максимовичем Барклаем.

Никакого отношения Эдик Барклай, как его сразу стали называть друзья Майи, едва он появился — и весьма кстати — в ее жизни, к русскому полководцу времен Отечественной войны 1812 года, генерал-фельдмаршалу Барклаю-де-Толли, не имел. У его отца, Максима Борисовича, фамилия была другой, но он широко пользовался псевдонимом, который взял себе, а причин на то было две. Первая — Максим Борисович был в двадцатых годах заместителем начальника Московского уголовного розыска, ведал борьбой с бандитизмом, и вполне возможно, проводил операции, где собственную фамилию необходимо было скрывать. Второе — он слыл не только высококлассным специалистом в своем деле, но и способным музыкантом — играл на нескольких струнных инструментах, а главное — хороша пел и, выступая в концертах (видимо, самодеятельных), имел большой успех. Псевдоним и здесь высокопоставленному муровцу был необходим. И он появился, став затем фамилией — Барклай.

Его старший сын Эдуард не унаследовал отцовской музыкальности, но был предан другой разновидности искусства — того, что не уносило в заоблачные выси, как музыка, а накрепко приковывало к земле. Это была «архитектура малых форм», как он сам определил на визитной карточке освоенную им профессию.

В последний год войны Эдуард Барклай закончил летное училище, но на фронт уже не попал и вместо самолетов водил автомашину, в которой рядом с ним восседал генерал, а после демобилизации, как и многие его сверстники с задетыми войной судьбами, начал строить свою жизнь заново. Перед ним встал обычный для русского интеллигента, да еще без профессии, вопрос: «Что делать?»

И здесь на помощь пришло одно его сильное увлечение еще с довоенной поры — рисование. Художником он себя не считал, но мог набросать портрет, эскиз, пейзаж, где обнаруживал наблюдательный глаз и неплохую технику. К тому же вкусом Барклай обделен не был — и вот он становится оформителем музеев и выставок. Заказчики оставались довольными его работой, сам он считал это дело несложным и решил двигаться дальше, идти по стезе, более близкой к изобразительному искусству.

И по подсказке кого-то из московских художников, с которыми он теперь много общался, принялся за создание памятников — вот эту самую «архитектуру малых форм», где рядом со скульптором, привлекающим к себе главное внимание, должен быть и архитектор — он делает планировку и постамент.

В конце сороковых он принял участие в работе ответственной и серьезной. В Кисловодске создавался монумент одному из самых честных большевиков из окружения Сталина, поплатившемуся за свою честность жизнью во время разгула сталинских репрессий, — Серго Орджоникидзе. Скульптором был маститый ваятель Георгий Нерода, а начинающий «зодчий» малых форм Барклай помогал в планировке вместе с прибывшим из Москвы опытным архитектором. Там же, в Кисловодске, появился и музей Орджоникидзе, и Барклаю было доверено его оформление, которое он выполнил, что называется, на высоком художественном уровне.