Читать «Майский цветок» онлайн - страница 82

«А почему-жъ это не могло быть вѣрно? Онъ допускалъ, что, изъ ненависти къ Долоресъ, женщина, подобная Росаріи, могла украдкой клеветать на нее сосѣдкамъ; но такое обращеніе къ самому мужу развѣ не указываетъ на отчаяніе жены, въ самомъ дѣлѣ считающей себя обманутой?»

Теперь онъ сожалѣетъ, что обошелся такъ жестоко со своей невѣсткой. He лучше ли было бы выслушать ее и вывести наружу всю ужасную правду? Увѣренность, даже при самомъ жестокомъ страданіи, лучше сомнѣнія.

– Батя! Батя! – крикнулъ веселый голосокъ съ палубы «Цвѣта Мая».

Сынишка звалъ его ужинать. Нѣтъ, Ректоръ ужинать не будетъ. До ужина ли при такомъ волненіи, которое хватаетъ за горло и сжимаетъ грудь, какъ въ тискахъ?!..

Онъ подошелъ къ лодкѣ и сказалъ своимъ людямъ сухо и повелительно, что они могутъ ѣсть, а онъ идетъ въ городъ; если же не вернется, то пусть экипажъ ночуетъ на лодкѣ въ ожиданіи завтрашняго отплытія.

Онъ удалился, не взглянувъ на сына, и прошелъ, точно призракъ, по темному берегу, все прямо, натыкаясь иногда на старыя лодки, погружая свои толстые башмаки въ лужи, въ которыхъ стояла еще вода, оставленная волнами послѣдней бури.

Теперь онъ чувствовалъ себя лучше. Какъ успокоило его рѣшеніе пойти за Росаріей! Въ ушахъ уже не было того ужаснаго звона, какъ бы повторявшаго послѣднія ругательства невѣстки; мысль, завладѣвшая имъ, уже не мучила его, не дергала такъ болѣзненно мозгь. Онъ чувствовалъ пустоту въ головѣ, но тяжесть уже не давила ему грудь; онъ ощущалъ въ себѣ поразительную легкость, какъ будто прыгалъ, еле касаясь земли, и единственное, что его стѣсняло, было удушье, точно комъ въ горлѣ, а также – солоноватый вкусъ на языкѣ, точно онъ выпилъ морской воды.

Итакъ, онъ узнаетъ все, все! Какое грустное удовлетвореніе! «Силы Небесныя! – думалъ ли онъ, что ему придется ночью бѣжать, какъ сумасшедшему, къ лачугѣ брата, вдоль взморья, избѣгая большихъ улицъ, будто стыдясь встрѣтиться съ людьми?.. Ахъ! Какъ ловко всадила ему въ сердце кинжалъ эта Росарія! Какую таинственную силу имѣли слова этой злой женщины, чтобы возбудить въ немъ это неукротимое бѣшеное изступленіе?!»

Онъ повернулъ почти бѣгомъ въ переулокъ, выходившій на взморье, бѣдный рыбачій переулокъ съ карликовыми оливами, съ тротуарами изъ утоптанной земли, съ двумя рядами жалкихъ домишекъ, обнесенныхъ старыми загородками!

Онъ такъ сильно толкнулъ дверь лачуги, что дверная створка затрещала, ударившись о стѣну. При колеблющемся свѣтѣ «кандиля» [19] онъ увидѣлъ Росарію, сидѣвшую на низкомъ стулѣ, закрывъ лицо руками. Ея отчаянный видъ какъ нельзя лучше согласовался съ бѣдною обстановкою, скудною мебелью, стѣнами, на которыхъ висѣли лишь два портрета, старая гитара и нѣсколько рваныхъ сѣтей. Какъ говорили сосѣди, въ этомъ домѣ пахло голодомъ и колотушками.

На шумъ Росарія подняла голову и, узнавъ Ректора, массивная фигура котораго загораживала входъ, горько улыбнулась:

– Ахъ! Это ты!..

«Она его ждала, она была увѣрена, что онъ придетъ. Пусть видитъ: она не держитъ зла за то, что было. Увы! Въ подобномъ случаѣ, всякій поступилъ бы такъ. Она сама, когда ей въ первый разъ сказали о мужѣ дурное, не захотѣла этому вѣрить, не захотѣла слушать женщину, говорившую ей о невѣрности Аніоніо, даже поссорилась съ этой женщиной. Но послѣ… послѣ она пошла къ этой сосѣдкѣ и ради Бога молила сказать правду, такъ же, какъ Паскуало теперь пришелъ къ ней послѣ того, какъ чуть не побилъ ее на взморьѣ… Когда сильно любишь, это всегда такъ: сначала ярость, бѣшенство на то, что считаешь ложью; а потомъ – проклятое желаніе узнать, хотя бы узнанное разбило сердце. Ахъ! Какъ несчастны и Паскуало, и она сама!»