Читать «Мадмуазель Перль» онлайн - страница 10

А я, перепуганный и пристыженный, хотел удрать: я не знал, что сказать, что делать, что предпринять.

Внезапно на лестнице раздался голос г-жи Шанталь:

- Скоро вы кончите курить? Распахнув дверь, я крикнул:

- Да, да, сударыня, сейчас спустимся!

Потом я бросился к ее мужу и схватил его за локти.

- Господин Шанталь, друг мой Шанталь, послушайте меня: вас зовет жена, успокойтесь, успокойтесь как можно скорее; нам пора идти вниз; успокойтесь!

- Да, да.., я иду... Бедная девушка!.. Я иду... Скажите Шарлотте, что я сейчас приду, - пробормотал он.

И он принялся тщательно вытирать лицо тряпкой, которой года три стирали записи на грифельной доске. Когда же наконец он отложил тряпку, лицо его было наполовину белым, наполовину красным; лоб, нос, щеки и подбородок были вымазаны мелом, а набрякшие глаза все еще полны слез.

Я взял Шанталя за руку и увлек в его комнату.

- Простите меня, пожалуйста, простите меня, господин Шанталь, за то, что я сделал вам больно... Но я же не знал.. Вы. , вы понимаете... - шептал я на ходу.

Он пожал мне руку.

- Да, да... Бывают трудные минуты...

Тут он окунул лицо в таз, но и после умывания вид у него, как мне казалось, был не весьма презентабельным, и тогда я решил пуститься на невинную хитрость. Видя, что он с беспокойством рассматривает себя в зеркале, я сказал.

- Скажите, что вам в глаз попала соринка, - это будет самое простое. Тогда вы сможете плакать при всех сколько угодно.

В самом деле: спустившись вниз, он принялся тереть глаз носовым платком. Все встревожились; каждый предлагал вытащить соринку, которой, впрочем, так никто и не обнаружил, все рассказывали такого рода случаи, когда приходилось обращаться к врачу.

А я подсел к мадмуазель Перль и стал всматриваться в нее, снедаемый жгучим любопытством, любопытством, превращавшимся в пытку. В самом деле, когда-то она, несомненно, была очень хороша; у нее были кроткие глаза, такие большие, такие ясные и так широко раскрытые, что, казалось, она никогда не смыкает их, как прочие смертные. Но платье на ней, типичное платье старой девы, было довольно смешное; оно портило ее, хотя и не придавало ей нелепого вида.

Мне казалось, что я читаю в ее душе так же легко, как совсем недавно читал в душе Шанталя, что передо мной от начала до конца проходит вся ее жизнь, жизнь тихая, скромная, самоотверженная; но я чувствовал потребность, непреодолимую потребность задать ей вопрос, узнать, любила ли и она его и так ли любила, как он, страдала ли она, как и он, долгим, тайным, мучительным страданием, которого никто не видит, о котором никто не знает, о котором никто не догадывается, но которое прорывается ночью, в одиночестве темной комнаты. Я смотрел на нее, я видел, как бьется ее сердце под корсажем со вставкой, и спрашивал себя: неужели это чистое, кроткое создание каждый вечер заглушало стоны влажной, мягкой подушкой и, сотрясаясь от рыданий, лихорадочно металось по жаркой постели?

И я тихонько сказал ей - так делают дети, когда ломают игрушку, желая посмотреть, что там внутри: