Читать «Лицей 2017. Первый выпуск» онлайн - страница 201

* * *

Я смотрю из окошка трамвая, как вторая идет моровая, и моя поднимается шерсть. Братец жизнь меня учит и братец смерть. Я котенок с улицы Мандельштама. Отвези меня, мама, в Ванинский порт, брось во терновый куст, будто чучелко смоляное. Только б не слышать косточек гиблый хруст и всё остальное.

* * *

Яблоня плодоносит лет пятьдесят, если хватает сил. Мой дед, посадивший сад, его уже пережил. Мы вдвоем в запустелом сидим саду, август, трава ничком. Поднимаю и на скамейку кладу антоновку с битым бочком. Дед выпрямляется, гладит кору яблонь, кора жестка. Верю, приговоренные к топору, они узнают старика. Жалко тебе их? Кивает: да. Ветер доносит дым. Он все понимает и смотрит туда куда-то. И мы молчим.

* * *

Как будто выморгал соринку и с оптикой, другой от слёз, впервые поглядел всерьёз сюда. И всё тебе в новинку. Уже, смотри-ка, дуб зазеленел, и комариный князь Болконский зазвенел, и братья муравейные сутулясь шагают среди трав своих и улиц. Оставь тяжеловесную печаль. Она здесь устарела, как пищаль, и через раз грозит осечкой. Не бойся: нас и так прикроют, защитят те, что в осоке медленно шуршат и, легкокрылые, висят над речкой.

* * *

С возвышенья, с холма я вижу школу, дома, близкие купола, низкие колокола, серые небеса. Если закрыть глаза, здесь XVII век: только шуршащий снег, лай, перепалка ворон, ветер и перезвон сверху один для всех. Неспокойный весьма век — всё смута, резня; заметай-ка, зима, и его, и меня.

* * *

Ну что, поговори со мной, моя печаль, моя попутчица. Попотчуй песенкой простой о том, что счастья не получится, привычную свою пропой. Я трудно, хорошо живу, надеждами себя не балую. Поскольку осень здесь — листву таджики поджигают палую. Белёсый дым слегка горчит, и дождь ладонью многопалою в такт старой песенке стучит.

* * *

Жил каждый день, но почти ничего не помню из того времени — только, как после звонка вошла и, на нас не глядя, сказала: «Ночью Миша наш умер» учительница Валентина Егоровна и закрыла лицо руками. Неправда — второклассники не умирают. Не успев таблицу доучить умноженья, ни Родную — учебник синий — речь до конца освоить, ни с машинами вкладыши Turbo и Bombimbom целиком собрать, третью четверть, самую долгую, не пережил он. Через день или два повели нас всех попрощаться. Было начало марта. Мы входили туда, к нему. Какие-то причитали старухи. Миша лежал, не похож на себя, я видел, на лбу у него капельки пота и веки слегка приоткрытые. Мне не было страшно — было неправдоподобно всё это; когда его мать заголосила: «Воскресни, сынок, воскресни!», я наконец-то заплакал: второ — классники умирают. Неба, деревьев, птиц — многого, многого он не увидит больше. Лошадь тащила его по мерзлому полю почти километр, пока он в стремени бился. Похоронили Мишу на родине — в Курской, кажется, области или Орловской, не здесь. Долго я, до конца весны, всё думал о нем: что за сны ему снятся, видит ли он меня? Но стал забывать, когда наступило лето с насекомым царством своим и муравейным братством, с крыжовником, с яблоками такими, каких у нас не случалось ни до, ни после.