Читать «ЛитПремьера: Современная малая проза» онлайн - страница 12

Смотришь на свои руки – они все те же, но, кажется, они стали изящнее, послушнее. Захотелось этими руками что-то взять, пощупать, обретя связь с внешним миром. Захотелось посмотреть в зеркало и увидеть там свои глаза, на которые ты не мог еще недавно смотреть, потому что там были черные дыры вместо глаз, которые выклевали вороны из черных дней твоих. Вдруг захотелось сделать себе чай и почувствовать его вкус, который до этого был безвкусной жидкостью для нужд твоего убитого организма. За окном осенний первый снег уже в сумерках вечера показался предвестником белой, сказочной зимы и хоровод улыбок веселых лиц в предновогодние дни показался таких явственным. Изнутри, слово из-под земли стал пробиваться фонтан, который тонкими струйками подходил к сердцу, а потом к глазам, но плакать не хотелось. Это такое чувство, когда хочется лить слезы, но только от какого-то вдруг нахлынувшего счастья, что ты вдруг что-то понял такое, после чего вся твоя жизнь должна пойти совсем по другим рельсам. По каким именно – пока не ясно, но ясно одно: тебе дается еще один лист белой бумаги и теперь ты можешь заново переписать свое продолжение. Продолжение своей жизни. Трогать такой лист и вовсе не хочется, потому что белее белого листа нет ничего лучше. За спиной у меня недокрашенный белый холст – это моя очередная картина, в которую так хочется вдохнуть жизнь – новую и насыщенную. И вот ты понимаешь, именно понимаешь, что как только ты начнешь опять тянуть, придумывать, говорить, не глядя в глаза, недослушивать; придумывать снова, раздражаться, висеть на телефоне в глупой болтовне, откладывать-перекладывать, не слушать свое сердце… наступает черная, длинная и холодная ночь, в которой ты серая тень, умершая душа, умирающая от боли долгой и вязкой, и бесконечно замкнутой.

…И потянулись мои руки к Свету, и наполнилось сердце мое силой Света, и запели голоса, до этого умолкшие…

Эдуард Абжинов

Аркадий Паранский. «Когда святые маршируют…»

Рассказ

– Ну ка, Паранский, зайди в класс, – сказал мне на одной из переменок наш преподаватель Юрий Ильич или, как его звали за глаза, «Шкаф».

– А что такое? Я ничего не делал, – стал оправдываться я.

– Зайди – зайди. Разговор к тебе есть.

Я, нехотя, засеменил за «Шкафом».

«Шкаф» преподавал в нашем 8Б физику и труд. Чаще порознь, но иногда и одновременно, стараясь на практике продемонстрировать полезность знания всеобщих физических законов. Он был здоров и могуч, внешне больше походил на борца или боксёра, за что и прозвище имел соответствующее. Ростом – под два метра, необыкновенно широкий в плечах, с сильно развитой мускулатурой, рельефно выступающий через материю плотно облегающего пиджака, со скуластым лицом, по которому, будто кто-то проехал, оставив в наследство сплющенный нос, глубоко посаженные под низко нависающими бровями глаза и совершенно квадратный подбородок. Вмазать по такому подбородку было, наверное, одно удовольствие, но поди допрыгни сначала, да и вряд ли к нему допустили бы здоровенные, размером с кувалду кулачища. Короче, не школьный учитель, а Джемс Бонд какой-то. Но при этом разговаривающий несоответствующим комплекции тихим и немного вкрадчивым голосом.