Читать «Литературная Газета, 6580 (№ 50/2016)» онлайн - страница 90

Мы – подвальные, мы – опальные,

кандалы наши тяжелы.

Мы – идея национальная,

мы – форпост затяжной войны.

Чёрной совести боль фантомная,

боль, что мучает по ночам,

эта домна внутри огромная,

наша ненависть к палачам.

Мы священные, мы убогие,

мы у боженьки в рукаве.

И глаза Его слишком строгие.

И следы Его на траве.

Утром встанем, пересчитаемся,

похоронимся, поревём.

Эх, война-война – девка та ещё!

Частоколы да бурелом,

заминированы окраины,

человеческий страшный суд.

Авель помнит, что всюду Каины,

только высунешься – убьют.

Снами Бог, с нами солнце и с нами дождь,

зарядивший снайперскую винтовку.

Это поле – рожь, а за рощей – ложь,

а за ложью ружья на изготовку.

Это поле – ржавчина старых битв.

Что посеет ветер степей разъятых?

Террикон лежит, словно мёртвый кит,

облака плывут, облака из ваты.

Золочёный гулкий степной закат,

уплывает солнце за край планеты.

Кто во всём случившемся виноват?

Кто спасёт распятую землю эту?

Господи Иисусе, как же страшно,

стало минное поле, была пашня.

Небо черно от дыма, глаза режет.

Господи, мы одержимы, мы – нежить.

Господи, я – отшельник, стрелок, пешка.

Господи, присмотри за мной, установи слежку,

приставь ангела, чтобы рука не дрогнула,

накорми манною дурочку сумасбродную,

дай хоть глоточек чистой воды из колодца.

Путь мой тернистый, путь, что не продаётся.

Лежу, а в глазах осень, коростой изъеденная.

Господи, вплети в косы мне святое неведение,

забери память, забери имя, дай новое.

Степь моя обетованная, время – средневековое,

время моё матерное, кровожадное, страшное.

Стало поле минное, а была пашня.

Родить бы сына,

назвать Николашей.

Родить невинного,

кормить манной кашей.

Родить красивого,

глазами в деда.

Пусть вырастет сильным,

балованным сердцеедом.

Родить бы дочку,

тонкую, как берёзка,

беленькие носочки,

платье в полоску.

Волос тугой, русый,

не сплесть в косоньку,

плечики узкие,

пяточки абрикосовые.

Никого не родишь. Только чёрный камыш да слепая луна над рекой, не пройдёт человек, даже серая мышь здесь боится бежать по прямой. Степь – лоскутный пейзаж и горячий рубеж, пограничье двух разных миров. Я люблю этот кряж, его дикий мятеж в кружевах кучевых облаков. И винтовка в руках, и ни шагу назад, здесь забытая Богом земля. И бесплодны поля, где под небом лежат нерождённые сыновья.

А с неба не снег, а серые лепестки пепла.

Мария лежит, и горы над ней огромны,

но Мария не видит горы – она ослепла,

врастая хребтом в донецкие чернозёмы.

Она захлебнулась огнём, прикрывалась дымом,

ползла, а после бежала к густой зелёнке,

держала винтовку крепко, так держат сына,

младенца, завёрнутого в пелёнки.

Ей было почти не больно, почти не страшно,

её прикрывали громкие пулемёты,

на палец левее в одном километре башня,

а справа стоят огнедышащие расчёты.

– Ребята, прикройте, я отхожу, ребята! –

Мария кричала и падала навзничь в почву,

и кровь её растекалась, как сок граната.