Читать «Литературная Газета 6588 ( № 8-9 2017)» онлайн - страница 58

– Ты девка удала.

– Про остальных могу сказать – не работники.

– Да неужели писатели станут картошку копать?

– Завет Льва Толстого…

– Да ну, и зачем?

– Так… вот если для меня – то побыть в огромном поле, под синим небом, и, чтобы кругом жёлтый лист падал. А люди – всё равно, что колхозники. Всё же лучше, что колхозники – писатели. Может быть. Не знаю.

– День пасмурный был же?

– После обеда разъяснило.

Тетя занялась помидорной рассадой, а я пошла на поезд. Март нынче тёплый. Снег подтаял, заледенел. И поверху перекатывается на ветру белая крупа.

Лавр – маленький да егозливый. А Ревертин – ему только на собраниях выступать. Таких, как Лавр, в партию никогда не брали. Неблагонадёжность на лице написана. Хотя заставляет лицо чертами своими вспомнить Маркса и Энгельса вместе. Без Ленина. А Ревертин ещё в студентах стал коммунистом.

Лавр – любитель живописи. Чтоб в воде облака отражались, рябь бежала. На берегу церквушка. Русь по Левитану. Лавр с художниками задружился, картин себе по пьяни от них натаскал. А художники взяли и пить перестали. Некоторые потому, что умерли. Другие состарились. По разумению мало кто. Обозрел тогда Лавр свою коллекцию и продал. Продешевил, конечно. Но и досталась задаром.

Про Ревертина тихонько говорили, что он Троцкого, отбывавшего ссылку в Верхоленске, внук. Не слыхал он этих разговоров. Бабушка ничего не говорила. Родителей не знал. В детдоме вырос на сельском приволье, на семи холодных сибирских ветрах.

Ревертин художников знал, как и Лавр. А ни одной картины ему не подарили. Не пил, живописи не любил. Очень-очень любил выступать. Темы – патриотизм, сельское хозяйство и – «если в кране нет воды». В кране вода всегда была. Хорошая, ангарская. Ребята старались, чтобы про них худое не думали.

Лавр – писатель. Маленький, жалкий, больной. Ревертин – журналист, заметный, а спохватишься – и сказать нечего. Будто его нет. Одно имя в паспорте.

– Лешаёночек ты мой! – с умилением произнёс Лавр, опускаясь на колени в зелёную нежную травку, едва пробившуюся на бережку. Внизу под крошечным обрывчиком был омуток. В нём кружились, лопаясь и лопоча, пузырики, будто кто-то снизу выдувал их соломинкой.

Лавр стоял на коленях, пока слезинки не капнули на его седую бородёнку. Поднялся, осенил себя крестным знамением, чтобы весенние берёзы видели: «Господи, прости мя грешнава». И поплёлся к труду своему писательскому.

А начинал как! Приедет в бурятскую юрту про передового чабана писать – вечер благоухает, травы расстилаются. Бродят овечки, вскипает бухлеор на тагане. Полог войлочный приветливо откинут. Лавр красивый, лицом мужественный (Энгельс), все от него без ума. Всем кажется, будто на их родственника похож. Вот наестся он баранины с водкой и зелёным чаем, сразу девку подавай. С детства был своим пупырём озабочен.

Да где подавай? Хозяева убьют. И русские сёла кругом не лучше – семейские, староверческие. В город бы надо из сельских корреспондентов подаваться. Там девки бесхозные. В университете понял.