Читать «Литературная Газета 6422 ( № 28 2013)» онлайн - страница 46

Что особенно замечательно в работе Ханова: его абсолютное зло разнообразно и многомерно, даже многокрасочно, если хотите. Он может быть страшен в гневе и будничен, принимая решение изуверское. Может быть совершенно убедителен в имитации доброжелательства и участия. А радость по поводу обретения наконец короны может продемонстрировать в таком ослепительно-уродливом танце, что только мороз по коже.

И ещё – почти детски наивное изумление: интригу запустил совсем простенькую, а человек попался, купился, о чём же он думал-то? Неужели опять о том, как обойти соседа по лестничной клетке? Один попался, другой купился, третий… И вот уже перед нами – толпа. Толпа людей, привыкших, притерпевшихся к злу в любых его проявлениях. Такова жизнь, а мы – сбоку, может, нас и не заденет.

Ох, заденет. Этот разнообразный изворотливый Ричард, если ему понадобится, проскользнёт в любую нору, заберётся в любую дырку.

Очень запомнились в этом спектакле Георг Бекингем и сэр Тиррел.

Респектабельный Бекингем Бориса Круглова – верный, надёжный соратник, однажды усомнился в абсолютной правоте Ричарда, всего только усомнился, о несогласии не могло быть и речи – и оказался за бортом: королю не нужны сомневающиеся, Не преуспел и Тиррел – обезьяноподобный бандит, согласившийся на убийство детей с готовностью, с охотничьим азартом: королю опасны идущие в злодеяниях дальше, чем он сам, а путь этот бесконечен. Зловеще-гротескная фигура Тиррела в исполнении Сергея Кунина до сих пор перед глазами.

Шекспировские злодеи кончают плохо: Ричард исчезает в дымных отсветах преисподней, и вместе с ним рушится созданная под стать ему многомерная, прихотливая сценическая конструкция: наступает время хаоса. И жутковатое ощущение: вдруг в этом багровом дыму, туманной неразберихе сделается, приоткроется чёрная дыра, а из неё высунется бандитская рожа, которую Ричард убрать не успел. А толпа покряхтит, почешется, да и начнёт прославлять – рожу. Дескать, куда денешься? А бесценный опыт веков и эпох, он нам зачем?

В книге «Воскресение Маяковского» Юрий Карабчиевский мимоходом замечает, что Маяковский мучительно завидовал драматургу Николаю Эрдману. Каких-либо доказательств этого весьма спорного утверждения не приводится, а для меня бесспорно вот что: два больших писателя, работавших в одно время и на, скажем так, одном жизненном участке, не могли не ощущать присутствия друг друга постоянно и остро, а о том, как и в чём выражалось это ощущение взаимного присутствия, можно только догадываться.

И «Клоп» Маяковского, и «Самоубийца» Эрдмана написаны в 1928 году, когда борьба с мещанскими, обывательскими настроениями была в самом разгаре, а как Маяковский относился к этим настроениям, и в частности, в пьесе «Клоп», – общеизвестно. Но вот в 1975 году выдающийся польский режиссёр Конрад Свинарский поставил «Клопа» в Национальном театре в Варшаве. Присыпкина сыграл выдающийся польский актёр Тадеуш Ломницкий. В финальных сценах спектакля волна сочувствия хлынула из зрительного зала на сцену: как же так, человека в клетку, за что? А Ломницкий–Присыпкин отчаянно рвался навстречу этой волне. Классический пример того, как создание художника оказывается объёмнее его первоначального замысла, а время выявляет этот объём, ранее незамеченный или недооценённый.