Зацветут сады, золотые пажити.
Ты попробуй. Ну же. Сейчас.
...Влюбись в меня.
* * *
Я умоляю, даже не спрашивай,
как мне жилось эти чёртовы месяцы.
Проще привычно нести околесицу,
обувь и сердце до дыр снашивать.
Здесь за сто битых дают небитого.
Я не могла. Понимаешь, заставили.
Видишь, там Каин убил Авеля?
Больше, прошу тебя, не ходи туда.
Я всё брожу по дорогам каменным,
жёлтый кирпич залит плавленым битумом.
Я своего догоняю Каина.
Значит, наверно, хочу быть убитою.
Всё разрешается проще привычного.
Точки расставлены. Явка провалена.
Чтоб не растаскивали развалины,
лезу в карман за промокшими спичками –
то, что потом, воспето фантастами.
Суп из кота покислее щавеля.
Я убиваю в себе Авелей.
Каин по-прежнему жив и здравствует.
Только не надо просить прощения.
Я с каждым днём становлюсь отчаянней.
[?]Хочешь, я стану твоим Авелем?
Это – гарантия невозвращения.
* * *
Кто-то сверху от скуки пинает зелёный глобус.
Нас опять разбросало по городам.
Как потерянный школьник заходит в любой автобус,
мы заходим в Ла Скала, Прадо и Нотр-Дам.
Кто-то, глядя на нас, сердечные пьёт таблетки,
кто пытается руки отмыть от сажи.
Не тверди мне о том, что видимся очень редко,
слишком часто – раз в год или реже даже.
Там, где рвётся, там, знаешь, бывает тонко,
тишину рвёт на части неловкий смех:
– Назови в честь меня своего ребёнка.
Обещаю, он будет счастливей всех.
* * *
Говорят, где-то есть на Земле те,
чьи сердца ещё не приучены к пустоте.
Кто умеет подставить плечо и не плюнуть в спину,
Подобрать на шумном проспекте больного щенка.
Говорят, у них не дрожит рука
на курке, взведённом наполовину.
Говорят, что только пока.
Мы слыхали о них не раз.
Мы читаем о них в утренних газетах.
Говорят, в глубине их глаз
мы найдём всё то, что покроет наш недостаток света.
Говорят, что таких людей называют «поэты».
Только их никогда не видел никто из нас.
Сергей ЕРОМИРЦЕВ
Родился в 1971 г. в Ленинграде, окончил среднюю школу, служил в Советской армии, работает плотником. Живёт в Санкт-Петербурге.
«Не стыдно перед дедом и отцом»
* * *
Дом слышал всё: вечернюю молитву
И голос хриплый пьяного отца –
Дрожащего, с притуплённою бритвой,
Не видящего в зеркале лица.
Он слышал шёпот ветра в тополях
И на реке предутренние всплески,
Надсадный гул пузатого шмеля
В тяжёлой паутине занавески.
Дом жизнь хранил. Потрёпанный годами,
Глаза больные ставнями прикрыв,
Он мир непрочный подпирал руками,
Фундамент в землю русскую зарыв.
Наглела мышь, сверлила половицы,
И галки поселились на трубе.
Давненько не варили чечевицы
В покинутой потомками избе.
Дом позабыл весёлый голос мамин –
В её кровати дремлет тишина.
Он незаметно стал воспоминаньем,
Обрывком недосмотренного сна.
Но он всё ждал, подслеповато щурясь,
И зарастал щетиной сорняков.
А новостройки, нагловато хмурясь,
Совсем не замечали стариков.
И я, как он, – заброшенный, бесхозный,
Не раз судьбою битый наповал –
Его по тайным знакам узнавал,
И радовался, что пришёл не поздно.
И вот уже подстрижен и подлатан,
Расправив плечи, вновь хорош собой,