Читать «Литературная Газета 6385 ( № 38 2012)» онлайн - страница 53

Литературка Газета Литературная Газета

Когда несколько недель спустя "с листка армейской маленькой газетки" новые главы попали уже и в "Правду", поэт писал жене: "И мне по правде приятно, что и моё что-то завёрстано в полосу о Сталинграде". "Книга про бойца" (таков её подзаголовок) вступала тогда в солдатский строй поистине с марша - в бой.

В самом начале, при приходе Тёркина в новую роту, -

"Свой?" - бойцы между собой, -

"Свой!" - переглянулись.

То же произошло с героем и в реальной действительности. "Всё там правда[?] Буквально во всех мелочах[?] В жизни Тёркина чувствуешь свою жизнь[?] Как раз я пережил всё это", - говорилось в письмах, которые автор стал получать с первых же недель после начала публикации книги. Солдаты узнавали в её герое самих себя, также прошедших "в просоленной гимнастёрке сотни вёрст земли родной" в тяжелейшие дни и сорок первого, и нового страдного года:

Шёл наш брат, худой, голодный,

Потерявший связь и часть,

Шёл поротно и повзводно,

И компанией свободной,

И один, как вёрст, подчас.

"Я сам шёл 72 дня[?] Именно с такими мыслями, товарищ Твардовский, я тоже шёл, не зная, "где Россия, по какой рубеж своя", - писал старший сержант Коньков. - Спасибо Вам, родной, за Вашу повесть, пишите и пишите её дальше".

И, читая подобные взволнованные, безыскусные и нередко наивные отзывы, Твардовский утверждался в правильности своего решения, что раз "война всерьёз", так и "поэзия должна быть всерьёз", как сказано в его письме к жене, и что на войне:

[?]Всего иного пуще

Не прожить наверняка -

Без чего? Без правды сущей,

Правды, прямо в душу бьющей,

Да была б она погуще,

Как бы ни была горька.

"И в кого ты удался?" - дивились товарищи-бойцы в книге, а за ними - читатели. Твардовский же гордился как раз тем, что испытывал, как сам признавался, "драгоценную радость рассказа для воюющих людей" о герое, "несущем в себе самое лучшее их" (курсив мой. - А.Т.) - "национальное без нажима, весёлое не по уставу, живое, мудрое и трогательное".

И как это было важно - принципиально важно! - любовно отмечать лучшие черты русского характера, глубоко чуждые и твёрдо противостоявшие крайнему, самоупоённому, чванному национализму, который представлял собой немецкий фашизм!

Сама любовь к Родине была у Тёркина тем "чувством, редко проявляющимся, стыдливым в русском, но лежащим в глубине души каждого", о чём говорил ещё Лев Толстой, восхищавшийся этой "скрытой теплотой патриотизма". Но как много чувствуется хотя бы за этим скупым тёркинским:

То была печаль большая,

Как брели мы на восток.

Он был не только весел "не по уставу" (вспомните-ка, эким озорным образом он ободряет сотоварищей, когда "все кругом лежат[?] закопавшись носом в снег", боясь взрыва упавшего поблизости снаряда:

Тёркин встал, такой ли ухарь,

Отряхнулся, принял вид:

- Хватит, хлопцы,

землю нюхать,

Не годится, - говорит.

Сам стоит с воронкой рядом

И у хлопцев на виду,

Обратясь к тому снаряду,